— Итак, решено, — заявил Борнштедт, — соберем в кулак всех немецких изгнанников-революционеров, создадим мощный легион, вооружимся и двинемся на германскую границу. И монархия падет!

— Французские братья нам помогут! — вскричал Гервег. — Мы с вами, Адальберт, поведем легион. Победа или смерть!

— Превосходно, — поддерживал Гервега Бакунин, — ты не только великий поэт, но и настоящий революционер. Ваш план поможет и мне, наконец, осуществить заветную мечту. Я отдам все силы тому, чтобы поднять восстание в Польше. А к польской революции присоединятся все славяне. Славянская революция должна быть свершена руками славян! — Бакунин повысил голос. — Я вижу, друзья, также вольную Италию, Испанию. Не удивлюсь, если и на небе господь бог объявит вскоре вселенскую республику.

— Браво! — зааплодировал Борнштедт. — За вами, несомненно, пойдут народы. Я полностью разделяю вашу тактику. Пришел последний час тиранов!

— Да будет так! — обрадовался Георг.

— Осанна! — сказал Бакунин и сложил комически руки крестом.

Он взглянул на часы и стал прощаться.

Уже стоя у двери, Бакунин вдруг хлопнул себя по лбу.

— Кстати, чуть не запамятовал. Нынче видел Маркса и сговорился встретиться с ним здесь. Мне кажется, немецкий философ все еще не понимает, что главное сейчас — это разрушение. А созиданием пусть занимаются потомки. Слов нет, он многое постиг в материалистических науках, а вот не понял до сих пор, что главное — это стихия… Пожалуй, мне лучше уйти.

Вскоре после ухода Бакунина раздался удар молоточка по входной двери. Вошли Карл и Женни. Их радостно встретили хозяева и несколько немецких изгнанников, недавно прибывших в революционный Париж. Завязалась шумная беседа.

Борнштедт в самых изысканных выражениях пригласил обеих женщин, а затем Гервега и Маркса поехать вместе с ним в театр. Он достал ложу в «Комеди франсез». Сама Рашель, лучшая актриса Франции, должна была выступать в этот вечер.

Вскоре все пятеро вышли из дому. Стемнело. Зажглись фонари. Будничный вечер казался праздником. Никогда так громко и весело не смеялись на улицах Парижа. Смех, беспечный, безудержный, счастливый, вызывающий, дерзкий, несся над толпой. Исчезли накрахмаленные банты и тугие цилиндры. Появились простые шляпы и свободно повязанные галстуки. Продавцы газет заглушали уличный шум, выкрикивая последние известия.

— Заговоры в Вене — Меттерних исчез из замка Иоганнесберг!

— Луи Филипп высадился в Дувре!

— Всеобщая революция приближается!

Маркс и Гервег остановились у киоска и купили вечерние выпуски газет.

— Земля минирована, пороховой шнур прокладывает себе дорогу под царские дворцы, — сказал Гервег. — Наше дело — поднести огонь.

В газетах перечислялись делегации иностранцев, побывавшие в этот день на заседании Временного правительства.

— Вот это уже подлинный церемониальный марш демократов Европы, — заметил Гервег. — Прочти сообщение, как через своих сынов, живущих в Париже, приветствовали победу революции норвежцы, англичане, греки, болгары, итальянцы, румыны, ирландцы, поляки.

У самого здания театра улицу запрудило шествие пожарных. Вслед за ними со знаменами и песнями прошли, возвращаясь с торжественного заседания, рабочие сахарного завода.

Наконец можно было снова продолжать путь.

Георг и Карл шли поодаль и тихо разговаривали.

— Борнштедт разработал удивительный план, который поддерживаю я и Бакунин, — начал Георг. Но по мере того как он рассказывал о затее с вторжением в Германию вооруженного отряда, лицо Маркса мрачнело.

Поэт заметил это и вспыхнул.

— Ты не согласен с тем, что это единственный способ вызвать революционный взрыв в Германии? — спросил он запальчиво.

— Ваш план в корне порочен. Нельзя импортировать революцию. Вы с Борнштедтом обрекаете людей на бессмысленную гибель. Что могут сделать несколько сот человек, даже если они хорошо вооружены, против регулярных армий германских королевств и княжеств?

— Ты всегда боялся риска, Карл. Нельзя жить только головой, иногда надо слушать голос сердца, — твердил Георг, задерживая Маркса у входа.

— Сердце — плохой советчик, если нет головы, — пытался отшутиться Карл.

Театр был переполнен.

На большой сцене, убранной красным бархатом, стояла огромная гипсовая статуя Свободы. Ее охраняли статисты, загримированные под Спартака и Брута, и солдаты, одетые в костюмы революционной армии 1789 года.

На сцене появилась знаменитая актриса Франции Рашель Аплодисменты заглушили барабанный бой в оркестре. Задрапированная в складки трехцветного знамени, простирая вверх руки, Рашель начала декламировать. Ее голос то падал, напоминая на самых низких нотах виолончель, то взлетал вверх и становился певучим, как флейта.

И вслед за Рашелью весь театр повторял, точно клятву перед боем:

Марксу предстоял поединок с тем, кого много лет он считал другом. Сколько раз черпал Георг Гервег из щедро открытой для него сокровищницы ума и сердца; как часто легко терявший уверенность в своих силах поэт опирался на непреклонную, последовательную волю Карла!