Шрифт:
Ввалившись в палату, Ким с облегченным вздохом опустил мешок на стол и покачнулся – зеленые Дашины глаза мерцали перед ним таинственными маяками, как путеводные волшебные огни в Боссонских топях. Фея, колдун-насильник, приспешники колдуна, герой со сломанной ключицей… Весь хайборийский антураж! Еще немного, и заявится демон!
Но заявился Кузьмич и поддержал его твердой рукой.
– С дружками встречался? И принял уже? Нет, не принял, не чую запахевича… А на ногах чегой-то не стоишь? И побелел чего?
– Сражен любовью, – буркнул Кононов.
Кузьмич подергал мешок за ручки, принюхался и закатил глаза.
– Увесистая у тебя любовь, щедрая… Одобряю!
Вдвоем они принялись разбирать мешок, выкладывая баночки с икрой и паштетами, ветчину, салями, сигареты «Кэмел», груши, виноград, консервированные персики и ананасы, бутылку сухого мартини, красное французское вино и несколько пакетов с соком. Судя по этому изобилию, Дарья Романовна не нуждалась в средствах, и это был еще один факт, загадочный, как вся ее прочая биография. Зачем состоятельной девице, спортсменке и красавице, идти за постылого колдуна? За бизнесмена Пашу Из Тени?
Ким вздохнул, отправил Кузьмича за стаканами и улегся на кровать. Затем, повернув голову, присмотрелся к сантехнику-прыгуну – губы у того шевелились, дергались и временами замирали, словно он кого-то в чем-то убеждал, снова и снова выслушивая категорический отказ.
– Черта не переспоришь, – резюмировал Ким и отвернулся к стенке.
ДИАЛОГ ВТОРОЙ
– Знаешь, что я с тобой сделаю, Гирдеев? Я тебя в зоопарк продам. А лучше в кунсткамеру! Велю, чтоб в дерьме обмазали, в перьях обваляли и посадили на кол с табличкой. И знаешь, что на ней будет написано?
– Виноват, босс!
– Напишут на ней: чучело грифа-дармоеда, дар Чернова Пал Палыча. Хе-хе… Подходит?
– Виноват, босс…
– Дармоеды, они кто? Они из тех, кто жрет и пьет хозяйское, а дела ни на грош не делает. Самого простого дела! Ты дармоеду говоришь: жену проводи, сестрица у жены больна, съездить бы надо, проведать, а ехать не в Китай, всего-то час от дачи до хазы сестричкиной… Дармоед берет машину и второго дармоеда, едет и возвращается без жены. Где жена? Нет жены! Убежала!
– Виноват, босс…
– Значит, убежала… А куда глядели? И почему не поймали? А потому, что штымп какой-то дорогу пересек! И откуда он взялся, хрен бациллистый? А из окна выпрыгнул, и нам, дармоедам, раз – и по вывеске! И где же он теперь? В больнице. Лежит, поганец, лечится… А где жена? О том не ведаем, не знаем!
– Виноват, босс…
– Нет, в кунсткамеру я тебя, Гирдеев, не продам, лучше уж в Турцию. Бани там есть турецкие, не слышал? Вот при бане и будешь ошиваться, при мужском отделении. Турки к таким мясистым очень даже благосклонны… Первым делом, конечно, яйца отрежут, чтоб на стороне не шкодничал, ну, еще недельку подучат, как задницу шире расставлять… Хорошая жизнь! Норма, мне говорили, семь клиентов в сутки, отработал свое и гуляй!
– Босс…
– Да?
– Подстроено все было, босс! Все! И сестра больная, и этот фраерок… Я его из палаты вытащу, раком поставлю, но правды добьюсь! Скажет, где Дарья Романовна!
– А если не скажет?
– Это почему? Я его…
– А потому, что не знает и вообще ни при чем.
– Тогда за Варвару возьмемся! Ей-то куда деваться? От слонов не сбежишь! А если сбежит, так при слонах ее приятели… Расспросим!
– Вот-вот, расспроси… первым делом фраера, ну а потом сестрицу и ее подельщиков… Но чтобы Дарью нашел! А не найдешь…
– Найду! Найду, босс! Не эту, так другую, не хуже! Моложе, красивей и…
– Что-о?! – Грохот кулака по столу, звон чего-то стеклянного, тяжелый гневный выдох. – Что ты сказал, дебил поганый? Дру-гу-ую? А сгнить в подвалах, в корабле, не хочешь? Так, запросто, без дураков? Без зоопарка, кунсткамеры и Турции? Просто сгнить!
– Виноват, босс…
ГЛАВА 3
ДУХ
Давным-давно в какой-то книжке (не помню уже ни автора ее, ни названия) я вычитал поразившие меня слова: «Плоскость фантастического подчиняется своей логике, а плоскость реального – своей. Действительно достойное изучения начинается там, где эти плоскости пересекаются». Мудрая мысль, не правда ли? Заставляет вспомнить о многочисленных исследователях Вселенского Разума, астрала, жизни после смерти, биолокации и других трансцендентных эффектов, а еще о Менделееве, увидевшем во сне Периодическую систему. Я, со своей стороны, тоже могу засвидетельствовать справедливость данного высказывания; волею судеб я очутился в пересечении плоскостей и, кажется, застрял там на всю жизнь. Впрочем, то же самое можно сказать о любом писателе-фантасте.
Белая петербургская ночь… Покоясь в ее объятиях, которые нельзя было назвать ни сумрачными, ни туманными, ни мглистыми, а лишь белесовато-прозрачными, Ким предавался мечтам о прекрасной рыжекудрой фее. О ее глазах, подобных искрящимся изумрудам, коралловых губках, лебединой шее, гибком стане и пальцах, коснувшихся его щеки… Бутылка мартини, распитая с Кузьмичом, подогревала игру воображения, усиливая чары белой ночи. Ким лежал, уставившись взглядом в потолок, сердце его билось неровно, и каждый удар, как звон набата, отдавался в голове, порождая протяжные сладкие отклики эха: Да-ррья, Да-ррья, Да-ррья… Они постепенно замирали, делались тише и тише, и тогда ему мнилось, что звучит другое, однако похожее имя: Дай-омма, Дай-омма…