Мы поражались упорству и трудоспособности этого мальчика.

Когда мы, потные и чуть живые, буквально выползали из репетиционного зала, он оставался, натягивал на свои полные ноги шерстяные тубы и продолжал работать над собой.

Через два года этот мальчик из гадкого утенка превратился в прекрасного лебедя. Это был Марис Лиепа.

Все девчонки были влюблены в него, а он выбрал меня.

Отношения между нами были романтические. Мы много гуляли с ним по Москве. Он дарил мне цветы и латышские книги по искусству.

Мои родители часто приглашали его на домашний обед. Они были очарованы его воспитанием, его манерой держаться за столом.

Мы, несомненно, были влюблены с ним друг в друга, но Марис никогда не позволял себе по отношению ко мне каких-либо вольностей. Кроме невинных поцелуев между нами ничего не было, хотя нам было уже по 16 лет. Просто в наше время это было не принято.

После окончания училища я решила пойти учиться на драматическую актрису и поступила в ГИТИС, а Марис был приглашен в Большой театр.

На этом наши пути с ним разошлись.

Встретились мы с ним только на его похоронах.

Для прощания с выдающимся артистом балета дирекция Большого театра выделила малое фойе театра, которое не могло вместить всех желающих. Огромная толпа стояла у входа в театр. А он лежал в гробу молодой и красивый, и не верилось, что он ушел от нас навсегда.

Проститься с Марисом пришел весь наш класс. Мы были в недоумении: почему дирекция театра не разрешила поставить гроб с телом Мариса на сцену?! На сцену, которую он так любил! Неужели он не заслужил того, чтобы в последний раз постоять на этой сцене и проститься с ней навсегда?

Незадолго до его ухода я говорила с ним по телефону.

Жил он не в семье, а у какой-то женщины, если не ошибаюсь, по имени Женя.

Я сообщила ему, что наш класс по случаю 25-летия окончания училища собирается в ресторане Дома кино и что мы очень хотели бы его видеть.

— Я приду, — сказал он.

Но голос был непохожим на его. Чувствовалось, что он в очень плохом настроении.

До меня дошли слухи, что он стал крепко выпивать в последнее время. Но это было так непохоже на него: Марис и алкоголь — это несовместимые вещи. Что же должно было случиться с ним, чтобы это произошло?!

А случился конфликт с Григоровичем, и тот, в отместку, не дал Марису танцевать. Он снял его с репертуара. Для Мариса сцена и танец были его жизнью.

Значит, Григорович лишил Мариса жизни раньше, чем он умер.

Летом 1955 года, после окончания хореографического училища я подала документы в ГИТИС. Готовилась я сама. Выучила басню Крылова и отрывок из «Евгения Онегина», последнюю встречу Онегина и Татьяны, когда она, жена генерала, светская львица, читает нравоучение Онегину.

Когда я начала читать этот отрывок, члены комиссии, прикрыв лицо руками, уронили головы на стол, плечи их тряслись от смеха. Только потом я поняла, что их так сильно рассмешило. То, что я делала, было пародией на образ Татьяны. Вместо высокомерного нравоучения худенькая семнадцатилетняя девчушка с косичками тихим и жалобным от волнения голосом уговаривала Онегина: «Довольно, встаньте…»

Наконец председатель приемной комиссии Иосиф Моисеевич Раевский, который набирал курс, остановил меня. Вытирая слезы от смеха, он протянул мне лист бумаги, где его рукой было написано: «Гоголь, отрывок из „Мертвых душ“ и Горький „Девушка и смерть“».

«Подготовьтесь и через неделю приходите», — сказал он.

Я обратилась за помощью к Георгию Павловичу Ансимову, который вел в хореографическом училище уроки актерского мастерства. Впоследствии он стал художественным руководителем Театра оперетты. Он подготовил меня.

Когда я пришла на показ второй раз, Раевский мне сказал:

— На следующие два тура можете не приходить. Считайте, что вы приняты.

Годы учебы в ГИТИСе промчались незаметно. Было весело и интересно. Раевский мне объявил, чтобы я не мнила себя «героиней», так как я характерная актриса. Почти на все отрывки из пьес Раевский ставил нас в паре с Александром Демьяненко…

Я сдала экзамены за третий курс и счастливая, вприпрыжку скакала по двору ГИТИСа, торопясь на встречу с мамой в кафе-мороженое на Старом Арбате, зажав в кулаке стипендию. Навстречу мне по двору ГИТИСа шел симпатичный молодой человек в элегантном светло-бежевом костюме.