Ещё где же это видано,

Ещё где же это слыхано,

Чтобы курочка бычка родила,

Поросёночек яичко снёс…

— Довольно кривляться, Гаврила, — остановил его Иван.

— Шут я, а с шута какой спрос?

— Мы и с шутом шутить не станем. Говори правду: намеревается ли твой хозяин отнять власть у великого князя Ивана Васильевича?

— Нет, нет и нет!

— Правду ли молвил?

— Истинную правду. Только ведь среди бояр немало таких, которые готовы поднять Андрея Ивановича на великого князя. Они чуть не каждый день твердят ему, будто великий князь мал, а потому он должен стать государем всея Руси.

— Кто же из бояр поднимает Андрея Ивановича на великого князя?

— Да взять хоть князя Ивана Семёновича Ярославского. То же самоё говорят многие бояре и дети боярские Старицкого уезда.

— Ну а что Андрей Иванович?

— Ничего. Молчит да улыбается.

— Выходит, он согласен с ворогами государя?

— Слышал я разговор Андрея Ивановича с ближним человеком Фёдором Пронским. И сказал ему князь: я крест целовал Василию Ивановичу государства под великим князем не хотеть и клятву свою преступать не намерен.

— Ну а ежели Андрей Иванович послушается всё же своих советчиков?

— Откуда мне знать, что думает старицкий князь? Я говорю о том, что довелось услышать.

— Я, Гаврила, верой и правдой служу великой княгине и сыну её великому князю Ивану Васильевичу. Ежели хоть одна душа проведает о нашей с тобой беседе, живому тебе не быть. Запомни это. Согласен ли ты помогать мне?

— Согласен, воевода.

— Отныне ты должен внимательно прислушиваться к тому, о чём говорят вокруг старицкого князя. Коли услышишь худое слово о великой княгине или сыне её, передай мне самолично или через погребного ключника Волка Ушакова. Ну а не будет рядом Волка, скажи об услышанном князю Василию Фёдоровичу Голубому-Ростовскому.

Лицо карлика мгновение выражало удивление: эвон сколько вокруг его господина соглядатаев, но тут же приняло прежнее выражение.

— А гривну [159]дашь?

— В том не сомневайся, награда тебя не минует. Карлик радостно подпрыгнул и, приплясывая, залепетал:

— Я посеял конопель, а выросли раки, расцвели вороны…

— Ступай, Гаврила, но крепко помни наш уговор. Шут тотчас же исчез из сарая. Иван долго сидел молча, брезгливо скривившись. Афоня с Андреем почтительно стояли рядом.

— Хорошо, Афоня, ворога на поле брани разить, плохо в дерьме копаться.

— Вороги, воевода, всякие бывают, не только на поле брани.

— Не по мне это дело — в великокняжеской семье ворогов выискивать. Скорей бы уж лето настало, отправился бы я на береговую службу. Помнишь, как под Переяславлем-Рязанским от, татар уходили?

— Помню, воевода.

— Ловко ты снял тогда стражу. За то обещал я тебя наградить. Настало время исполнить обещанное. Держи! — Иван Овчина протянул Афоне кошелёк с деньгами.

— Премного благодарен, воевода. Никак не думал, что упомнишь ты о данном обещании. Сам я не шибко верил тогда, что спасёмся. Подумал в тот миг: живыми уйдём от татар — и то хорошо будет.

— В ратном деле всяко может случиться. Кого это ты взял себе в помощники?

— Друга своего Андрея Попонкина.

— Знаю его, тучковский послужилец он.

— Дивлюсь твоей памяти, воевода.

— Ничего дивного в том нет: хозяин его Василий Тучков — мой ближний друг. При нём не раз видел я Андрея. Ты, Андрей, о нашем деле никому не рассказывай.

— Афоня упреждал меня о том.

— За него поручиться готов, воевода. К тому же Андрей намеревается вскоре отправиться в Крым.

— Зачем?

— Жену его крымцы в полон угнали, так он вознамерился разыскать её. Мы его отговаривали от этого дела, а он на своём стоит.

Воевода с любопытством уставился на Андрея.

— Хороша была жёнушка?

— Хороша.

— Вот видишь, Афоня, что любовь с человеком делает: иной ради неё готов голову сложить, другой в дерьме копаться согласен. Как же ты, Андрей в орду намерен пробраться?

— Тучковы обещали отправить меня вместе с послом Ильёй Челищевым.