Он поспешил к перекрестку и пересек улицу, затем исчез за углом, направляясь к Калакауа, в безопасность ярких огней пляжных отелей.

Лютер тяжело оперся на трость, чувствуя темный вес того, что сделал. Он ненавидел это. Всегда приходится платить, когда используешь свой талант на ком-то вроде «Цветастой рубахи».

Возможно, ублюдок и заслужил то, что получил, но действительность такова, что сражение было неравным с самого начала. У него не было шансов противостоять Лютеру, и он даже не узнает, что с ним случилось.

Да уж, последствия всегда хреновые.

Закрыв на ночь ресторан и придерживаясь своего ежедневного ритуала, компания отправилась пешком по Кухио до «Удон [13] Палас». Милли Окада, владелица заведения, принесла им огромные чашки с горячим ароматным супом, в котором плавала разбухшая лапша. Поставив суп перед Лютером, она многозначительно взглянула на него и спросила:

— Ты в порядке?

— Все отлично, Милли. — Лютер взял палочки для еды. — Мне просто нужно немного твоего удона, вот и все. Была длинная ночь.

— Ты опять подавлен, — объявила она. — Тебе должно было уже стать лучше, нога-то почти зажила.

— Вот-вот, — согласилась Петра. — Но становится ему не лучше, а хуже.

Рана зажила, но нога никогда не будет такой, как прежде. Чертова трость теперь станет частью его жизни. Лютер все еще привыкал к этому факту, но не из-за ноги чувствовал себя сегодня подавленным. Он не знал, как объяснить кому-то настоящую причину.

— Я чувствую себя лучше, — упорствовал он. — Просто немного устал, вот и все. Как я уже сказал, сегодня была длинная ночь.

— Принесу тебе еще пива, — сказала Милли и исчезла за колышущейся занавеской из красной и белой ткани, которая отделяла кухню от обеденной зоны.

— Милли с Петрой правы, ты снова подавлен. — Уэйн набрал полный рот лапши с помощью палочек. — Поработай на «Джонс и Джонс». Почувствуешь себя лучше.

— Точно, — сказала Петра. — Это избавит тебя от хандры, в которой ты плаваешь в последние месяцы.

Лютер взглянул на них через маленький столик.

— Работа, которую предложил мне Джонс, простая подачка. Пара дней в качестве няньки на Мауи [14] .

— Ну и что? — Уэйн постучал палочками по краю чашки. — Хоть какая-то работа. Значит, ты возвращаешься в игру.

— Нет, — сказал Лютер. — Ничего подобного. Это значит, что Фэллону Джонсу меня просто-напросто жалко, может, он даже чувствует себя немного виноватым из-за того, что произошло на последнем задании. Вот и решил бросить мне косточку.

Петра фыркнула:

— Спустись с небес на землю. Фэллон Джонс не способен испытывать жалость и не признает себя виноватым, даже если его петух в задницу клюнет.

— Ладно, признаю, Фэллон не способен на тонкие чувства, — согласился Лютер. — Значит, остается лишь одна причина, почему он оставил то сообщение в моей голосовой почте.

— Какая? — требовательно спросила Петра.

— Работа такая пустяковая, что ему не хочется тратить деньги, оплачивая агенту перелет с материка.

Петра пожала плечами:

— Хм. Может быть. Но мой тебе совет: возьми косточку.

— Зачем? — спросил Лютер.

— Потому что тебе нужно погрызть что-то еще, кроме своих мыслей. Поработай опять на «Джонс и Джонс», даже если придется два дня побыть телохранителем. Тебе это пойдет на пользу.

— Думаешь?

— Думаю, — сказала Петра. — И есть еще одна причина, почему ты должен взяться за эту работу.

— Какая?

— У меня предчувствие.

— У тебя было предчувствие и перед моим последним заданием, — напомнил ей Лютер.

Все посмотрели на трость, висевшую на спинке его стула.

— На этот раз все немного по-другому, — отозвалась Петра.

Уже в третьем часу ночи Лютер прохромал вверх по лестнице на второй этаж старого двухэтажного многоквартирного здания «Сансет Серф» [15] . Когда он прошел мимо квартиры владельца, чудо-псина Бруно бешено залаял. Это был маленький пушистый пес, который наверняка весил меньше пяти фунтов [16] , но имел инстинкты охранника не хуже, чем у добермана. Никто не мог пройти на территорию здания не замеченным Бруно, о чем тот во всю глотку оповещал окрестности.