– Я вас не оскорбляю, я прошу руки вашей дочери!

– Англичанин!… Нет! За кого он нас принимает, Морин?

– Папа… Он любит меня…

– Это его дело, так, доченька? И даже для англичанина он не так уж плох… Ну ладно, мы достаточно пошутили,– уходите отсюда, молодой человек, и поищите других девушек для ваших чувств!

Бессетт уже собирался уйти, но Морин удержала его за руку.

– Скажите, отец, скоро кончится эта комедия?

– Комедия? Какая комедия?

– Этот парень любит меня; он пришел просить моей руки, а в ответ вы говорите только разные гадости?

– Морин, мне не нравится, как вы говорите с вашим старым отцом!

– Отец, вы должны понять одно: мне двадцать два года, Фрэнсис любит меня, а я люблю его…

– Вы лжете!

– То есть?

– Вы лжете, Морин! Никогда О'Миллой не сможет полюбить англичанина!

– Вы ошибаетесь, отец,– я люблю Фрэнсиса, и мы поженимся!

– Я никогда не дам вам на это родительского согласия!

– Тогда мы обойдемся без пего!

Удар был для Пэтрика неожиданным.

– Вы сможете ослушаться отца, Морин?

– Именно так!

– Тогда я вас прокляну! И до конца вашей жизни вы будете несчастны! Морин, дитя, возьмите себя в руки… Разве вы не видите, что это англичанин?

– Такой же, как и мама, да?

О'Миллой ждал этого удара ниже пояса с того момента, как разговор принял неприятный оборот. Он стал разыгрывать обычную слезную трагедию.

– Неужели же мои дети до конца жизни будут упрекать меня моим прошлым? Неужели же я не заслужил прощения, как следует воспитав вас?

– Нас воспитали не вы, а мамми!

– Неблагодарная! Я знал, что это случится! Я был уверен, что английская кровь вашей матери когда-нибудь отравит чистую ирландскую кровь в ком-то из вас! Для меня вы – потерянная дочь, Морин, слышите? Потерянная дочь!

Подошел стражник, привлеченный его криком.

– Успокойтесь, О'Миллой, или я отведу вас в камеру!

– Здесь я нахожусь под защитой королевы! Вы не можете допустить, чтобы меня оскорблял англичанин, которого я не в состоянии сейчас вздуть!

– Я думал, что молодая мисс – ваша дочь?

– Нет, это не дочь! У нее нет отца! Она дошла до того, что хочет выйти замуж за англичанина!

– И что же? В чем дело?

– Естественно,– вы на их стороне! Господи, дай мне силы сломать эту решетку, и клянусь: моя дочь станет вдовой еще до свадьбы!

Он бросился к решетке, яростно рыча, ухватился за нее, и надсмотрщику пришлось позвать на помощь своих сослуживцев, чтобы отвести обратно в камеру этого сумасшедшего. Все это происходило на глазах у перепуганных Фрэнсиса и Морин. Непослушная дочь только и смогла крикнуть:

– Отец! Отец! Ради Бога, успокойтесь!

Но тот, вырываясь из рук охранников, прорычал в ответ:

– Я прибью этого английского вора! Слышите, Морин? Я прибью его! Я натравлю на него ваших братьев! Дайте мне только вернуться домой!

Его увели, но голос его еще долго был слышен под сводами тюремных коридоров. Успокоился Пэтрик только в камере. Поправив одежду, он сел на кровать и взглянул на товарищей по несчастью, ожидавших объяснений. О'Миллой вздохнул и разбитым голосом произнес:

– Как трудно стареть, ребята… Даже ваши дети не хотят больше вас уважать… Если хотите знать,– мир на краю гибели…

В молчании, которое последовало за этим важным заявлением, никто не произнес ни слова, зная, что старик, начав, выскажет все до конца.

– У меня была дочь. Настоящий дар неба – вылитая я… Я думал, что проживу с ней остаток дней. И вот у меня больше нет дочери, и мне не хочется жить…

Для большей убедительности он упал на постель и уставился в потолок. Один из заключенных удивленно спросил:

– Она что, плохо себя вела, ваша дочь?

– Хуже!

– Хуже? Вы хотите сказать, что она зарабатывает на жизнь с мужчинами?

– Хуже!

Любопытный посмотрел на остальных, словно хотел спросить их мнение, затем вновь обратился к несчастному отцу:

– Она, случайно, ничего не украла?

– Если бы дело было только в этом!…

– Она… убила кого-то?

– Нет! Говорю вам,– это хуже!

В камере заговорили:

– Нет ничего хуже, чем убить кого-то: за это казнят!