Депеша подстерегла Власова в самый неподходящий момент: после многодневных бесплодных поисков он обнаружил, наконец, противника, готов был начать преследование… И тут как снег на голову приказ срочно возвращаться в Новороссийск.

Догадки строить — зачем и почему — не приходилось: приказ. Но военкому — не удержался — высказал свою обиду:

— У меня, Филипп Сергеевич, выбили из рук ружье, я уж и палец на спусковом крючке держал, а тут на тебе…

Власов посмотрел в окуляр. Верхушки мачт показались над волной и утонули. Щ-214 возвращалась на базу…

Мы встретились с Владимиром Яковлевичем Власовым утром возле морского вокзала. Он обрадовался, сжал меня в объятиях, долго похлопывал по спине. Но я обратил внимание, что улыбка у него была какая-то усталая, натянутая. Я знал Власова другим, поэтому спросил без обиняков, не болен ли он.

Нет, ответил, вполне здоров, и по службе все шло хорошо. Вот только опасался, что переведут на другой флот, а ему не хотелось расставаться с Черным морем.

— Так вы не знаете, почему вас сняли с боевой позиции? — спрашиваю. — Могу порадовать, мы ведь одно задание будем выполнять: с грузом боеприпасов и продовольствия — на Севастополь. Вы идете лидером, мы за вами.

Власов оживился:

— Если так, то это здорово, дружище!

Расстались мы с надеждой на скорую встречу. Ведь мы не виделись почти год, нам было о чем поговорить.

Щ-214 ушла на Севастополь в полдень, наша Л-6 двумя часами позже. Стоял июнь сорок второго, тяжелого года. Дорога в Крым для надводных кораблей была фактически перерезана, в воздухе хозяйничала вражеская авиация. Потому миссия выпала нам трудная и почетная: доставлять грузы обороняющемуся городу.

Этот наш рейс проходил на удивление спокойно. Но когда мы начали выгружаться в Стрелецкой бухте, налетели «юнкерсы». И сразу порт превратился в настоящий ад. С воем и свистом пикировали самолеты, захлебывались зенитки, все вокруг трещало и валилось. Подобного мне еще не приходилось видеть за дни войны. И тогда, и много лет спустя я не раз спрашивал себя: что помогло нам выстоять, не дрогнуть? Поистине несокрушимой была сила духа советского воина!

Под шквальным огнем мы взяли группу раненых и вышли в открытое море. Не знаю, по каким причинам Щ-214 задержалась. Я думал, что по возвращении в Новороссийск мы увидимся с Владимиром Яковлевичем. Но вот мы вышли вторым рейсом на Севастополь, а Щ-214 еще не вернулась. В походе наш радист доложил, что берег непрерывно вызывает подлодку Щ-214. Надеваю наушники. Тревожно выстукивает морзянка, просит отозваться Власова. Радист поворачивает ручку приемника, и я вижу, как у него дрожат пальцы.

— Возможно, вышла из строя рация или засели на грунт, прячутся от глубинок…

— Вполне вероятно.

Второй, третий раз заходил я в рубку:

— Что слышно?

Но Власов не отзывался.

Старшина Дмитрий Плешаков вышел в запас спустя год после победы. То ли в спешке, то ли по недосмотру ротный писарь, оформляя документы, написал вместо «Плешаков» — «Плещаков». Старшина на радостях — спешил к поезду, которым он отбывал на родину, — не перечитывал бумаг, спрятал их в карман. А когда надо было получать паспорт, Дмитрий Федотович почесал затылок. Свидетельства о рождении не было, а канцелярия слову не верит, ей подавай документ.

Так и остался Дмитрий Федотович Плещаковым. Его разыскивали награды. Д. Ф. Плешаков везде числился погибшим на подводной лодке Щ-214. А Д. Ф. Плещаков в боях не участвовал.

Может быть, все так и осталось бы невыясненным, если бы не случай. Как-то Дмитрию Федотовичу попала в руки книжка о подводниках-черноморцах. Упоминался там и он, Дмитрий Федотович, под своей настоящей фамилией… Прочитал, обрадовался:

— Это обо мне, я служил подводником! — доказывал товарищам. Ему верили наполовину. Плещаков и Плешаков — не одно и то же, а совпадение имени и отчества — дело обычное. Дмитриев Федотычей много в Советском Союзе…

Начал писать Плешаков в разные инстанции, наводил справки, разыскивал сослуживцев, которые могли бы подтвердить, что он это он и что фамилия его Плешаков.

Однажды и у меня раздался звонок. Кто-то извиняется, справляется обо мне, потом уже по существу:

— Служил ли в вашем дивизионе Дмитрий Федотович Плешаков?

Ответить вдруг оказалось затруднительным, надо бы поворошить память. Двадцать пять лет прошло, можно и забыть. Держу телефонную трубку, слушаю щелчки, потрескивание… И вдруг на какой-то момент мне кажется, что это выстукивает морзянка и радист в который раз повторяет в ответ на мой вопрос:

— Молчит Владимир Яковлевич… Молчит наш друг.

— Так вы знаете — служил Плешаков на подлодке Щ-214? — незнакомый собеседник прерывает мои воспоминания.

— Да, я помню, был такой электрик у капитан-лейтенанта Власова. Щ-214 погибла в июне сорок второго года. Никого в живых не осталось…

— А вот Дмитрий Федотович Плешаков утверждает, что остался жив.

Волнение перехватывает мне дыхание…

Я ехал на свидание с человеком, давно похороненным в бурных волнах Черного моря. Самые разноречивые чувства обуревали меня. А вдруг ошибка? Тот ли это человек, что плавал на Щ-214? И если жив электрик, то где тогда мой друг Власов, где весь экипаж?