– Мы можем спросить у кого-нибудь дорогу, – заговорила Арлине. Она продолжала всматриваться в мглистую даль.

– У кого? – удивились все.

– А я, кажется, вижу человека...

Она произнесла это так буднично... Но смысл отложился. Мы повскакивали с мест, прилипли к борту. Шафранов утопил макушку Арлине, чтобы не торчала мишенью; оскорбленная девушка что-то пропищала. С Анютой подобный номер не прошел – она возбужденно дышала, втиснувшись между мной и Шафрановым. Плот неторопливо покачивался на стремнине. До ближайшей излучины было метров четыреста. Скалы по левому берегу громоздились, словно их смели веником. Слева по курсу мерцала каменистая коса. А на косе стоял человек...

Он как-то странно стоял. И человек ли? Впрочем, судя по обрывкам чего-то матерчатого, обмотанного вокруг тела, он не был обезьяной или медведем. Создание мужеского пола – свисающая сосульками борода была тому непререкаемым свидетельством. Поза неандертальца – спина сутулая, передние конечности висят плетьми, шевелятся крючковатые пальцы, не знающие, что такое мыло; ноги короткие, колесом, ступни ниже щиколоток обнажены и похожи на каторжные колодки. Мужик не стригся лет пятнадцать, лоснящейся гриве не помешал бы хороший шампунь, на макушке блестел кружок лысины. Борода его тоже не красила – козлиная, клочковатая, слипшаяся.

Но какие были у него глаза...

Мы смогли оценить по достоинству его взгляд, когда плот покачивался метрах в тридцати от этого парня. Взгляд был такой, что продирал до костей в буквальном, а отнюдь не фигуральном смысле. Злой, бездушный, сверлящий, взгляд существа, которому безразлично, подвергается ли он опасности...

– А это что за ветеран войск НКВД? – натужно пошутил Корович. – Голосует, что ли? Ну, что, ребята, подбросим парня?

– И почему мне кажется, что он не решит нашу информационную проблему? – задумался Шафранов. – Это же неандерталец какой-то...

– Скорее, кроманьонец, – поправила Анюта, – судя по отсутствию высокоразвитой челюсти и выступающих надбровных дуг...

Существо не собиралось перебираться к нам в плот. По крайней мере, по дружелюбной взаимной договоренности... Мы уже сравнялись с мысом. «Абориген» был рядом и угрюмо нас разглядывал. При желании он мог бы прыгнуть в воду и доплыть до плота за несколько гребков. Бородач видел, что мы вооружены, но это беспокоило его в последнюю очередь. Он медленно поворачивал голову...

Пространство прорезал залихватский разбойничий свист. Этот хмырь привлек к себе внимание; мы смотрели только на него, не замечая, что противник скапливается в складках местности. Анюта взвизгнула раньше времени, но, в принципе, правильно сделала. Существо нагнулось, схватило увесистую корягу, припрятанную в трещине под ногами, и мощно метнуло. Мы и моргнуть не успели, как коряга поразила короб под носом у Анюты. Плот тревожно загудел. Анюту отбросило – отдача, как от оружейного выстрела! Клацнули зубы. Нас уже забрасывали с левого берега камнями и корягами. Обросшие существа в лохмотьях с торжествующим ревом выпрыгивали из пещерок, гротов и швырялись в нас чем попало, возбужденно подпрыгивая. Тот, который «голосовал», вскинул воинственно в небо обе руки, затем заколотил себя по груди. «Похоже, перепутали нас с мамонтом», – мелькнула нелепая мысль. Завопил на галерке Степан, попавший под бомбардировку. Он был наиболее уязвим там, на корме. Схватился за ухо Корович – зацепило камнем. Вопили бабы, метались мужчины, увертываясь от «снарядов».

– Все на дно! – завопил я, толкнул Анюту... и закричал от боли, когда увесистая каменюка попала в плечо. Меня развернуло, куда-то бросило...

Существа бежали за нами по берегу, выворачивали булыжники, бросали. Гам стоял невыносимый, и во всем этом гаме – ни одного членораздельного человеческого слова! Двое бросились в воду и поплыли, загребая корявыми конечностями.

– Огонь! – отчаянно закричал я. К дьяволу речных духов! Пусть в другом месте требуют своей тишины...

Но мы не могли даже высунуться – так плотно нас забрасывали. Отдельные камни влетали в короб, сея хаос и физический ущерб. Остальные падали в воду, колотили по плоту; тот уже сотрясался и в любой момент мог начать ломаться. Корович с криком мученика схватился за второе ухо – вот же незадача! Висок окрасился кровью. Шафранов подскочил, чтобы выпустить пулю... и рухнул, пораженный снайперским броском в живот. Трясся, выпучив глаза, ругался грязным матом. Я втянул голову в плечи, когда надо мной пролетела неподъемная коряжина...

Вроде возникла пауза. Я взлетел, передернув затвор. Коса уже отдалилась, но кудлатый тип продолжал приплясывать на ней, воодушевляя соплеменников. Я вскинул карабин – неудобно целиться, когда нет приклада. Он понял, что я хочу, зашипел и сделал «распальцовку». Я выстрелил – пуля чиркнула по камню, но «предводитель» даже ухом не повел. Я уловил краем глаза, что пловцы уже приближаются, один уже хватался за бревно. Я дослал патрон в патронник и выстрелил дикарю в лоб – слава богу, тот был не каменный. Двадцатый калибр раскроил черепную кость, и пловец ушел под воду. Второй нырнул, не дожидаясь, пока его постигнет участь первого. Третий выстрел мне сделать не дали – снова шквал берегового мусора. Я повалился на разъяренного Коровича; он оттолкнул меня, с ревом поднялся. Допекли мужика!

– Достали, суки!!! – И он открыл беглый огонь из «кипариса», игнорируя пролетающие мимо «снаряды».

Наконец-то настал перелом! Существа продолжали бежать за нами по берегу. Но вот споткнулся один, покатился с обрыва в воду. За ним еще двое съехали вниз, разложились на камнях. Поднялись мы с Шафрановым, и к трескотне «кипариса» добавилось зычное уханье помповиков. Существа срывались с камней и падали с диким ором – кто на землю, кто в реку. На воде покачивались трупы. Живых становилось меньше, они начинали беспорядочно метаться, увертываясь от пуль. Бомбежка прекратилась. И тут уж мы оторвались! Могли бы не стрелять – уже отплыли на приличное расстояние, но ярость взывала к мести. Корович вытряхнул опустошенный магазин, вбил новый, и, пока он расстреливал боезапас, мы с Шафрановым лихорадочно перезаряжали. А потом ловили в прицел разбегающиеся фигурки в лохмотьях и сбивали их с камней и террас, как мишени в тире. Они что-то кричали нам вслед на своем неподражаемом рыбьем языке и потрясали конечностями. Я выпустил последний в обойме патрон и перевел дыхание...