Пауза была дана для того, чтобы Мария успела поверить в сказанное. У нее действительно перехватило дыхание, даже рука потянулась к горлу. Мелвилл выждал и усмехнулся:

– Полагаю, не стоит объяснять, что преданные огласке некоторые бумаги, написанные либо подписанные Вашей рукой, могут вызвать слишком негативную реакцию во всем мире? Заметьте, я сейчас не веду речь о Шотландии, где народ и так требует Вас, простите, сжечь, как прелюбодейку и соучастницу в убийстве.

С такой скоростью ее мысли, наверное, никогда не проносились в голове. Мария все успела просчитать мгновенно. Босуэл схитрил, он не доверял никому, даже ей, а потому нашел способ выманить действительно изобличающие ее письма и некоторые не менее важные бумаги, показывать которые никому нельзя (и зачем хранила?), и куда-то спрятал. Неужели это он выдал?! Но это означало, что сам Босуэл уже схвачен! И если он выдал компрометирующие письма, то не станет скрывать ее роли во всем остальном. Это не Шателяр, чтобы брать всю вину на себя!

И вдруг ее осенила догадка: если бы у лордов были просто обвинения, даже подтвержденные самыми страшными бумагами, они сюда бы не явились! Если Мелвилл и Линдсей здесь, значит, не все потеряно, они что-то хотят предложить. Что ж, поторгуемся. Она готова милостиво простить бунтовщиков (пока) и даже призывающего сжечь ее на костре Джона Нокса (все равно ничего поделать с ним нельзя), но за это потребует многих уступок. Никакого Джеймса Стюарта в стране, пусть остается на содержании у Елизаветы Английской! Босуэла простить и отпустить на все четыре стороны (она уже успела отвыкнуть от его горячих рук и вполне могла обходиться без него), чтобы не наговорил чего лишнего. Лучше, если он уедет в Америку, туда шотландское и какое другое правосудие не доберется. Если этого нельзя сделать открыто, то нужно устроить ему побег!

Мелвилл с интересом наблюдал, как оживал взгляд опальной королевы, этот человек, привыкший читать и более замкнутые человеческие лица, как раскрытую книгу, видел, что Мария что-то пытается прикинуть и явно довольна своими придумками. Знать бы ей, что ждет дальше…

– Мадам, в обмен на обещание не обнародовать содержание этих бумаг мы предлагаем Вам подписать другие, – с этими словами Мелвилл протянул Марии один за другим три листа. Она взяла их, не спуская с дипломата глаз. Он тоже не отводил свои. Но Мелвилл – опытнейший посол, его взгляд ничего не выдал, а вот во взгляде королевы явно проявилась почти паника.

И все же он был восхищен этой женщиной! Какое самообладание, какая уверенность в своей божественной избранности, в том, что она сумеет перехитрить всех и в очередной раз выйти сухой из воды. Против своей воли Мелвилл почему-то подумал, что если это удастся, то он подаст в отставку и будет выращивать овощи на огороде, причем не у себя, тогда ему в Шотландии не сносить головы, а у Сесила в Англии. Наймется к нему в садовники!

По мере того как глаза пробегали строчку за строчкой, выражение лица Марии менялось. Она забыла о том, что нужно «держать лицо», забыла обо всех планах, которые только что роились в голове, забыла обо всем… Потому что три предложенных ей акта гласили об ее согласии на отречение от престола, коронации ее сына Якова и назначении регентом малолетнего короля графа Меррея либо другого достойного лица!

Стало вдруг темно или ей показалось? Нет, свечи по-прежнему горели, а за окном день-деньской…

Мария вскочила, швырнув акты на колени Мелвиллу:

– Нет!

Тот остался спокоен, сделав легкий жест Линдсею, чтобы тот не вмешивался.

– Что «нет», мадам? Вы не желаете подписывать?

– Конечно, нет!

Выдержка все-таки оставила Марию, она кричала, что не намерена своими руками отказываться от власти, данной ей господом! Что никто не вправе у нее эту власть отнять! Что скорее простится с жизнью, чем с короной!

Мелвилл давал перебеситься и спокойно объяснял, что если будут обнародованы бумаги, то жизнь будет отнята и без ее отречения, зато позора не избежать… И позор этот ляжет не только на нее саму, но и на ее сына.

Мария расплакалась. Она рыдала долго и с чувством, но посла не разжалобила. Тот стоял на своем: либо отречение, либо позор и приговор! Линдсей с долей изумления смотрел на своего товарища, сам бы он, получив отказ от королевы, немедленно покинул замок с извинениями, а Мелвилл спокойно повторял и повторял свои доводы и угрозы публичного позора. И сломал-таки Марию!

Когда она протянула руку за листами: «Я подпишу…», у Мелвилла не дрогнул ни один мускул на лице, хотя победа далась нелегко. Но стоило им откланяться и шагнуть к двери, как Мария снова все испортила. Неожиданно она вскинула голову и недобро усмехнулась:

– Эти клочки бумаги ничего не значат! Я все равно королева!

Мелвилл спокойно ответил на эту выходку:

– Я учту, мадам.

Позже уже в лодке он пожал плечами, словно продолжая разговор сам с собой:

– Что за женщина? Сначала говорит и даже делает, а потом думает. – Чуть помолчал и сокрушенно добавил: – И то не всегда.

Действительно, если уж подписала отречение, то к чему дразнить гусей? Тем более отречение в пользу собственного сына.

– Если она сбежит, то все начнется сначала, – покачал головой Линдсей.

– Да, только куда ей бежать? В Европе от нее шарахаются, как от зачумленной, в Англии она не нужна, Елизавете совсем ни к чему такая головная боль.

– Но у Марии Стюарт немало сторонников в Шотландии, вернее, тех, кто против Меррея. Они присоединятся.

– Обязательно. Только до очередной сотворенной глупости, а долго ждать не придется, у Марии Стюарт запала на десятерых хватит.