Так и пошла дальше моя жизнь. Кстати, где-то в желтой прессе я натолкнулся на «базар» о том, что «именно пророческий сон в юности предрек Майклу Джексону его великое будущее и укрепил его на выбранном пути». Не знаю до сих пор, предрек ли мне такое же будущее тот сон – или просто помог отстраниться, отдохнуть и собраться с силами?

Тем более что был он не единственным и не последним…

Прошло целых десять лет. Об этом странном сне я давно и прочно забыл, да и вообще – со временем перестал в него верить: думал, что сам «досочинил» его с похмелья. Тем более, повторяю, что так называемым «творчеством» Майкла Джексона я никогда не увлекался, знал о нем мало и даже не ведал, что мы ровесники. Да и какое это могло иметь значение?

Хотя нет. Одна мелочь все-таки была. И не давала мне покоя. Но о ней чуть позже, иначе ты, Венич, совсем запутаешься.

Итак, я вполне благополучно закончил свой любимый факультет, где только мудрые книги помогали мне сносить девчачье бесцеремонное большинство. Иногда мне кажется, что таким заядлым книголюбом и даже где-то, как-то – гомофобом (см. словарик!) сделало меня именно постоянное засилье женского общества вокруг. Какая-то вечная колготня одинаковых блондинок с их сладкими духами, сыпучей известкой на лице и узкими лобиками, где копошились однообразные и нехитрые мыслишки!

Я никогда особенно не увлекался Толстым. Но когда на лекции о его творчестве и о знаменитом рысаке Холстомере (этот рассказ впоследствии инсценировали в БДТ!) соседка слева, лихорадочно калякая шпору, несколько раз переспросила:

– Кто-кто? Толстомер? – я выпал в осадок надолго. Собственно, до сего дня и пребываю в нем.

И все же моя замкнутость и отстраненность принесла свою пользу. В девчачьи компании я не влезал, а своей так и не нашел. В итоге я неплохо – к радости родителей! – учился, взахлеб читал, а главное, успел определиться с будущей профессией.

Хотя – «профессия», пожалуй, громко сказано. Профессия была прописана у меня в дипломе – преподаватель русского языка и литературы, что в дореволюционной России называли словесностью. Но изнутри меня постепенно захватила мысль о деле, чем-то связанным с моим диковинным сном.

А мелкой деталью, не дававшей мне покоя, стало где-то случайно подсмотренное выступление Майкла Джексона. Запомнился мне не голос и не механические движения зомби в подтанцовке. Запомнился танец, вернее, несравненная пластика певца – он пел не только голосом, но и каждым мускулом напряженного, звенящего, как струна, послушного тела. Вот это и показалось мне непостижимым мастерством. И мне вдруг страшно захотелось поставить такое пластическое музыкальное действо.

Кстати, перед отъездом в эту последнюю «командировку» жена-библиотекарь притащила мне книгу Пауло Коэльо «Брида». Если эта книга тебе попадется, Венич, почитай – она как раз о таком живом танце. А тогда я сам еще не знал, во что выльется мой очередной «закидон» – так обзывали мои идеи родители.

А закидон таки вылился!

Сразу после «госов» меня, редкую птицу, педагога-мужчину, с руками оторвали в РУНО московского Южного округа. Сначала-то я хотел пристроиться где-нибудь в центре, но Южный сразу и бесповоротно купил меня предоставлением служебной жилплощади. А я тогда уже встретил свою «единственную», впрочем, вдребезги раскритикованную моими родителями. К тому же ее родители как раз жили в Южном округе.

Так что 1 сентября я встретил учителем 870-й школы, прямо возле метро «Царицыно». Там же, возле метро, мне дали и квартиру, а поскольку мы с любимой не растерялись и за лето успели обзавестись свидетельством о браке и справкой о беременности, то получили неслыханный даже по тем временам служебный подарок – малогабаритную трешку в кирпичной хрущобе рядом со школой. И понеслось…

В первую половину дня я добросовестно трудился на ниве просвещения, сеял «разумное, доброе, вечное». А во вторую с этими же детьми пахал, пахал и пахал под вывеской школьного «Театра музыкальной пластики». И, видимо, мой странный сон для меня самого оказался пророческим: дело пошло-поехало как по маслу. Даже чисто внешне показатели явно работали в мою пользу: у детей, занимавшихся в «Театре», улучшилась успеваемость, снизились показатели заболеваемости и претензии к поведению на уроках, пропали двойки, наконец. А уж мой-то предмет они и вовсе вывели на первое место в школьном рейтинге. Прикусили языки даже самые придирчивые и маститые «училы», поначалу решительно принявшие меня в штыки. А о дирекции и говорить нечего. Нам даже оборудовали в актовом зале огромные зеркала и стойки-тренажеры, что позволило отрабатывать каждое движение пластического танца скрупулезно, как в балете.

А уж о самих танцорах и говорить было нечего! Хотя способностей к танцу в себе я так и не обнаружил, зато нашел и отточил глубинное чутье, очень выручавшее в работе с детьми. В нашем «пластическом театре» дети нашли себя, раскрепостились, избавились от казенной обстановки на уроках и ушли от разнузданной анархии после них. Самые талантливые пели и танцевали. Не слишком талантливые оформляли сопровождение и создавали фон исполнения – изобретенными нами самими «живыми декорациями». Все на нашей сцене было живым: и машущие ветвями березки, и ветер, и улетающие журавли. И все оказалось возможным выразить через пластику и жесты. Особенным успехом пользовалась в нашей постановке песня «Позови меня с собой», совершенно «переосмысленная» нами после фильма «Менты». В центр сцены мы поместили не солистку с микрофоном, а танцующий дуэт: юноша и девушка. Солистка находилась у края сцены и словно бы сама наблюдала немую мелодию из рук и тел, безмолвный рефрен из старинного стихотворения Гейне:

Нас стали приглашать на профессиональную сцену, и вскоре ни один окружной юбилей не обходился без выступления нашего «театра». Школа, получавшая за нас регалии, хотела было разгрузить «театралов» от основных занятий «для повышения профессионального мастерства». Но вдруг в дирекции с удивлением узнали, что наши занятия не только не мешают занятиям по всем предметам, но и улучшают память, формируют усидчивость и значительно повышают уровень усвоения «основных учебных дисциплин». Информация дошла до методистов, в РУНО начался настоящий бум. Работу экспериментального театра дружно признали необходимой для повсеместного распространения. И наконец – вот уж не ожидали столь стремительного взлета – на майском юбилее руководителя Комитета образования Москвы приняли решение сделать нашему коллективу прямо-таки сказочный подарок. Как они сформулировали: «с целью дальнейшей методической работы по внедрению опыта в школьную практику» открыть под моим руководством авторскую школу, где дополнительным физическим воспитанием охватят весь «контингент учащихся». Где, грубо говоря, можно будет наблюдать, как мои занятия делают из обычных детей отличников.