Новая семья, незнакомый город, совершенно иной мир, так не похожий на прежнюю жизнь. Маленькой Динке кажется, что она никогда не перестанет быть здесь чужой.
Но там, где воздух напоен ароматами трав и ветер гуляет в верхушках сосен, где у каждого дерева есть душа, где дети играют всем подъездом, где на праздники собираются большими семьями, а в беде всем миром приходят на помощь, чувство родства возникает само, а вместе с ним обретаются главные ценности - свой дом, своя родина, свои Легкие горы.
В повести Тамары Михеевой, обладательницы Национальной премии по детской литературе "Заветная мечта", лауреата Международного конкурса имени С.Михалкова на лучшее произведение для подростков, ощущается невероятная искренность, чуткость к внутреннему миру ребенка, любовь к родному краю и русскому слову - то главное, что отличает лучшие образцы детской литературы и отсылает к творчеству таких признанных мастеров, как В.Крапивин, Ю.Коваль, Л.Кассиль.
Опубликовано в журнале:
Тамара Михеева
Легкие горы
Повесть
Ясенка, Ших и Кошкары
Это место называлось Легкие горы. А почему — никто не знает. И по правде сказать, неподходящее это было название. Потому что горы были совсем не легкие.
Их было три: Ясенка, Ших и Кошкары. Начиналось все с Шиха. Дорога плавно спускалась с пригорка, на котором стояла деревня, вихляла между сосен, перепрыгивала через ручей, впадающий в речку Ямолгу, и утыкалась в Ших.
У Шиха все дороги заканчивались. Вернее, не заканчивались, а расплетались на еле заметные тропки, потому что каждый шел по Шиху, как ему вздумается, как ему сможется, как ему легче будет. Да и не шел, конечно, а еле-еле поднимался, полз, карабкался, вздыхая и отдуваясь. Тяжела гора Ших, ох тяжела…
Только бабушка Тася взойти без остановок может. Да нет, не может и она. Просто остановки у нее особенные, коротенькие и всегда по делу. Ягодку сорвать, траве-душице поклониться, деревню свою с высоты окинуть ласковым взглядом; посмотреть, не поспела ли хотя бы одним боком поздняя ягода брусника, скоро ли собирать? Или прохладно-кислую заячью капусту под язык положить, чтобы пить не хотелось. Хороша гора Ших, ох хороша! Все на ней есть! А воздуха сколько — дышать не надышаться! С детских лет ходит сюда бабушка Тася: траву собирать, и сухую от солнца землянику, и сладко-горькую бруснику, а все не налюбуется, не нарадуется легкой горе Ших.
Дина за бабушкой никогда не поспевает. Тяжелый Ших, тянется и тянется и все никак не кончится, ни конца ни края, ноги с тропинки сбиваются, пальцы за ломкие стебли травы хватаются, а запах душицы такой густой да масляный, бьет в нос и кружит голову. Жарко. Хочется пить. Когда наконец добираются до верха, Динка падает без сил в траву, смотрит в небо. Ветер дует ей прямо на щеки, остужает. Будто извиняется, что Ших — тяжелая гора.
— Пойдем, Диночка, вот Кошкары перевалим, там родник есть, водички попьешь.
Бабушка тоже будто извиняется, но не перед Динкой, а перед Шихом за то, что Динка на него сердится.
Кошкары — гора обманная. Топаешь по ней, топаешь, и вроде как не в гору вовсе, только дорога чуть-чуть, да вверх забирает, и ноги медленно устают, наливаются тяжестью. А главное, обидно так — вот она, вершина, видно ее, рукой подать, а дойдешь до нее, глядь — еще выше вершина вырастает. И так целых три раза обманывает тебя Кошкары. Да еще мелкие острые камешки в сандалии лезут, сбивают шаг. У Динки слезы на глазах выступают, и хочется закричать от злости в негнущуюся спину бабушки Таси.
Но зато кончилась Кошкары, а за нею — лесочек сосновый, а в лесочке — родник. Все как бабушка Тася сказала. Сосенки здесь были молодые, невысокие, чуть выше бабушки Таси. Только одна — старая, высоченная, с темной корой, которая отслаивалась тонкими, ломкими пластинками. А ветки все наверху — в небе. У ее корней была каменная горка, из-под нее и бил родник, круглый, как блюдце, и весь засыпанный сухими рыжими иголками. Но бабушка ладонью зачерпнула, все иголки у нее в горсти и остались.
— Пей потихоньку, холодная у нас вода-то.
Ой-е-ей! Холодная! Это кто же выдумал все эти названия неправильные? Лед, а не вода, зубы у Динки сразу заломило. Но она все равно пила и пила.
У родника они немного посидели. Бабушка Тася дала Динке трехлапчатый листик, велела положить под язык, тогда долго пить не захочется.
— Заячья капуста, — сказала бабушка Тася.
Динке сразу представились длинноухие зайцы, которые шмыгают между сосенок, когда людей нет, срывают суетливыми лапками свою капусту и под язык кладут. И прыгают потом без устали по Легким горам.
Бабушка Тася тяжело поднялась, длинную темную юбку оправила. И Динке, хоть и не хотелось, тоже пришлось вставать. Бабушка Тася много молчит, и Динка научилась понимать ее без слов.
Вот и Ясенка. Ясенка не просто гора, Ясенка — это скала, каменная стена над рекой Ямолгой. Она так высоко уходит в небо, что у Динки затекла шея, пока она смотрела на нее.
— Пойдем, — поторопила ее бабушка Тася.
На Ясенку подняться можно только в обход, круто вверх, и Динка даже немножко волновалась за бабушку Тасю. Сосны, зверобой и крапива, каменистая тропинка, шишки выскакивают из-под ног, как живые. Бабушка Тася отстала, а Динка выскочила на макушку Ясенки и замерла.
Высоко-высоко — небо. Далеко-далеко, внизу, — река. И лес на весь простор. У Ясенки носятся стрижи, они строят в щелях скалы глиняные гнезда. На макушке у Ясенки, будто волосы на голове великана, стелятся мох и розово-ползучие цветы, Динка еще не знает, как они называются. Во мху и цветах застряли сосновые шишки. Тут везде сосны, даже на скалах. А за Ясенкой разливались луга, луга назывались Верхними, там росла клубника.
Вдруг совсем рядом с Динкиной ногой скользнула ящерка и скрылась в камнях. Бабушка Тася неслышно подошла сзади, положила Динке руки на плечи, и Динка услышала, как бьется ей в голову бабушкино сердце.