Кокошко Юлия
Шрифт:
Попросту говоря, пасутся – на эспланаде между кострами солнц, на тарахтящей моторикой и большими числами, на раскатившейся гоном подошв, подков, колесных двоек и троек – далее по списку, на вселившей хлопотливых Зефира и Нота – в парасоли, шезлонги и Эвра – в жаккарды, шанжаны, в муары добродетелей и в кошельки, выпущены – на трубящей новости, трендящей – восторгами, признаниями, разоблачениями, на раскрошившей – мячи, рассекретившей треск кадыков и вырванных банковских чеков, на пиликающей стручками и чавкающей кульками и бурдюками, на шипящей крюшонами, пустыми карманами и гримасой очков, прикрывшихся от хозяина – дужками, на разболтавшейся телефонами и рупорами, раззудевшейся – зигзагами, отдающими честь или оплеухи, на переложенной наблюдениями фотографов или самодостаточных камер, зашпиливших вихры капителей, на лязгающей стыками перечисленного и царапающейся – непрорисовкой давно прошедших, а также грифелем, перечерчивающим планы… кстати, Ваш Внешкор тоже предпочитает – карандашные заметы, при полундре – снимающиеся с листа. Так плац, протянутый от костра до костра, сдувает с пламени – фиолетовые и желтые кроны, пены, панамы… И поскольку вряд ли пастве постижимы – все колеи мужей к девицам и змеи меж трав, и полет стрел, и набранных агатом и нонпарелью вампиров, и сосудов из-под молока и вина – или из-под пепла, ясность тем более проседает.
Выражаясь в реалистическом ключе, пастбище не то решено в форме солнца, не то регулярно починяет решение, и даже в поздневечерних версиях, не утомясь ни на луч, клонит крыши – в ромбы степных пожаров, и выносит из-под шиферных-черепичных – основы и причины, беззаветно веруя – конструкция устоит и так, выбивает из-под памятников – их постаменты, сманивает из-под шляп – несунов и топит в ползущем с низов сургуче. Итого – страница усекновения, мании и смущения…
Читая полдневную газету как между строк, так и между полос, Ваш Доброволец установил: на стратегическом объекте “Широкий прилив, ведущий ступени к помосту”, собираются подбитые – не только ступенями, линиями и палитрами, но – позициями и мнениями на тот и на этот счет, пересчитавшие пути и прибежища, деяния и намерения – в бескомпромиссных мерах, в фазах и стадиях, возможно – вавилонских, перечувствовавшие эспланаду – в ускользающих вершинах и в ускользающих свободах, в тропах к водопою – или в тенях орлов и башен и в прочих ношах, черпающие плац – коробками парадов, переложившие – на пентаграммы и краснокирпичный стиль, преломившие – в кладущих шаг милицейских, в локтях, свечах, в гаках – и в пядях с кувырком и в переворотах… Наконец, разбередившие его – на секунды и на караты росы, срезав – до ничтожного! Кое-кто перефразировал эспланаду – в разливах и плоскодонках, или в атоллах и дельфинах, то есть не укоротил, но простер свою алчность – и в отрицательные ракурсы, похвально приблизившись к реальному – еще на две-три несуществующих мили!
Но ко всему прилагающие столь длинные счета должны по определению недосчитаться какой-нибудь номинации, а в названной – некоторой затянувшейся части, отъеденной или рассосавшейся, возможно, критической.
Одни недосчитались носа и котелка – на каменном госте, руки с веслом, и руки с гражданином маузером – и руки с указанием, или недобрали влетевших в пьедестал склянок краски, а другие недосчитались рук в поддержку новой, непривычной трактовки закона – или в поддержку Силоамской башни, а пятые – кого-то под ней… Ваш Внешкор, впрочем, надеется: потеряно – меньшинство рук. Очевидно, брошены на переборку и сортировку, а может, пущены на болванки для перчаточной мастерской… Десятые преуменьшили отвращение власти к серебру и злату – и площадь тюремных камер, но преувеличили наносы подати и сбились в поиске сбора. Злонамеренные удлиняли – час пик и крутой спуск в общественный нужник или в чистилище. Лишь бы не перепутали, кому отдавать – прекрасных дев, кому – земли с их славами, кому – целование обшлага или ногтя, и не оставили б по привычке самое ценное – в уме, но пришлепнули – и к виднеющемуся пред лицем их, и к изнывающему – без лица, чтобы не остались должны – ничем, кроме страха и трепета… Эти баловни строгих мер, кто забыли, что учтены и учитывающие, и отслежены следящие, и забыли – искушенность пространства в перспективе, своей и проглоченных, и что пространство само – оракул… или содержит такового – на запятках пейзажа, и не просчитали своего восхождения на помост.
Сам же помост, вероятно, считает, что свел щекотливые сердца, сосредоточил – чувствительнейших к томлениям земным, к заботам и сокрушениям, накопил – помешанных не на своем деле, ибо неутолимы – в расположенности к боли собрата, соответственно сочетал ступенями – болезных, за глубиной проникновения в образ другого не помнящих своего красного нала, впрочем, помост настаивает – не их запущенность, а восхищение скоростью, с коей один инфицирует – коллектив, и поднимутся за недужного – заразительные щепетильники и вся заразившаяся конюшня. И весь каретный сарай. Чуть кто помостник не смирится – с отдельными накладками: не то внутреннего мира градоначальника – на отдельный указ, не то лишних этажей – на обитель его шестого зама и на обращение к плебсу, чуть расстроившийся сосед осудит иные чьи-то пристройки – автопарка, реактора… опротестует подачу кому-то – голубого топлива в голубой стоимости, или зеленого – вековых урожаев, усомнится в неопровержимом: между возведением молов и банков и отсутствием средств на помощь библиотекам – никакого связующего звена, как помостные – тут же в поиске такового, и любой клич невежд оркеструют не меньше десятка человеческих инструментов.
Сегодня – в спайке с тем, кто хватился снесенного дома, прожитого насельниками – до шпингалетного хрящика, до последнего булыжника, напоившего одним клювом – полное окно, и плачут – о втоптанных в грязь алмазах истории, хотя не дальше трехдневного помоста – осмеивали государственную опеку дворца, что сберег себя куда лучше, и если завалил залы и назначение, распустил веерные и слуховые окна, так в полной исправности – их содержимое: высящийся за мостовой колонный вход – в середину прошлого века, нахлобучивший в капители – тучи голубей, обеспечив стереобатам своим и ступеням – непереводящееся удобрение серебро, а если и колоннада отчасти вразвалку, так ведь недаром в седине – мир стареет… Плюс выполненный как веха весны и осени – перезаряжающийся косяк, впрочем, и этот – не дверной, но птичий. И не сказано ли живущим из числа в число, от утра до тьмы и ни шагом дальше – плюньте на завтрашний день, пусть сам радеет о своем: довольно для каждого дня своей заботы?
Посему в каждый новый выводят в священные – клены, заколотые на стрежне города – и принесенные новым этажам, не предложат ли ищущим кров человечьим – прививаться к ветвям? Или к гидропонике? И опять найдут союзников. Клеймят безалаберные залежи, резервы, авуары и арсеналы, взрывающиеся – куда реже, чем пьяные воззваниями помостные – или более piano, тем паче в розлив на дни, и последовательно смещаются от предмета к предмету, чтоб никакой не случился проглочен. Неважно, что напрягают вилку горизонта, как и – регламенты вещей, посыпая эспланаду – не то золой, не то осколками не то промерзшей до дна, не то – сгоревшей дотла некой озерной чаши, на крышку которой постояльцы периметра осаживали – охоты богов, выгнутые от заката к восходу, или дырявили настил волн – слезной собственной охоткой и прочим горючим отходом, и хотят искупнуться в пламени и отфыркаться – свежей версией вечных вопросов, этим долженствованием, арестованным за долги… Но особенно акцентируют – живой звук и создание для него питательной среды. Или хорошей проводимости – по-видимому, в ближайшие кварталы, чей светлый покой обмотыжили, а скорее всего, целят подмочить и ткань сна, навязывая традиционным персонажам, завсегдатаям сновидений – не вполне органичные реплики: значит, прикрываетесь плакатом то от солнца, то от дождя? Бережете прическу, но губите наглядную агитацию и все наше дело?! – каковые удивляющие, даже лишившись луженых источников, остаются торчать из эфира, как средний размер взятки.
Кстати, Ваш Вольный Корреспондент предлагает уступки – теснителям нормативов и квот: например, сбросить тормоз с роста цен – или с грехопадения, снять мелочность – с упущений судьбы.
Меж тем Пристрастный Ваш же обнаружил – пробоину в линейке высокой нравственности, конфуз и сообщает об асимметричном лице, не спешившем гомозить – надиктованное ему неспящей совестью и всемирной отзывчивостью, или что-то, чтоб приглянуться – не одним музам, но гонорару. Нипочем не желавший пресечься увеселял компаньонок, сплетенных из растянувшихся жил гражданской солидарности и выфрантившихся в бутафорский фитиль и в ощипанный рукав – или все же косил на Несравненную Приму? – и когда товарки угнетенных народов провозглашали и вопияли, уроженец асимметрии, полагая, что крепит мощь протеста и не суть, какова его лепта, предавался выходке, названной им – кричать кондуктором. Вероятно, как хватившийся в работе эспланады – высказываний именно этого профи, так что с чувством вбрасывал в хор – следующие малограмотные заимствования:
– Пассажиры, готовимся обилетиться! Особо понравившимся – отрываю билеты с мясом. Выкладываем, выкладываем за прокатывание… – и, расчистив горло кашлем, давал – внакладку на коллективное: – Не мешайте, пассажиры! Я ведь не в фантики играю, я подробно считаю ваши любимые денежки – и кручусь поспевать. Ведь пройдет ветер – и нет вас, и будет все – пустыня и ужас… то есть без шума и пыли.
Стоило творческому коллективу помостных вознести гвалт – за сытость старых пионеров Помгола, комбедов и продотрядов – или торгсинов, закоренелых голодающих, и настойчивый асимметричный, не смущаясь – возмещать кондуктора в вырванной из движения концертной версии, вновь продергивал штопор: