Я не могла смотреть ему в глаза и со всех ног кинулась к выходу.

По дороге домой я уже успела себя накрутить до предела и знала, что меня ждет. И не ошиблась. Стоило мне переступить через порог, как Ито сграбастал меня за блузку и ударил по лицу.

— Ты, сука, ты что, провела этот вечер с Оцукой, так? Мне все рассказал Исимото. О чем вы там вдвоем разговаривали? Отвечай!

Вдвоем… Значит, он ничего не знал о Курамоти.

— Я не провела этот вечер с Оцукой, — выпалила я.

— Чего, блядь? Это как это «не провела»?

— Между нами все кончено. Мне рассказали, что у тебя есть другая. Похоже, я тебе надоела. Да и я, знаешь, сыта тобой по горло.

— Та, другая? Да она вообще ничего для меня не значит. Я с ней порву. Но я тебе не позволю меня бросить. Слышишь? — Он схватил бутылку из-под пива и ударил ею меня по голове.

— Давай! Бей меня сколько хочешь!

— Серьезно? Тебе, блядь, мало? — Он ударил меня в грудь.

Я отлетела назад и упала на пол. Ито принялся меня избивать. Из уха брызнуло; я почувствовала, что мой нос снова сломан, а вставной зуб вылетел изо рта. В горле было столько крови, что я едва не захлебнулась. Ито прижал меня к полу ногой, так ему было удобнее меня пинать. Я помню, как услышала звон в ушах, а потом, должно быть, потеряла сознание.

— Эй, Сёко! Очнись! Сёко!

Я услышала голос Ито. С трудом открыв один заплывший глаз, я увидела склонившееся надо мной бледное как полотно лицо:

— Я так виноват. Прости меня, Сёко-тян.

Боже, как надоело слушать каждый раз все те же враки. Я собрала в кулак все силы и закричала:

— Пошел вон!

— Сёко…

— Убирайся!

— Мне правда очень, очень жаль. — Ито ушел, напустив на себя угрюмый вид.

Он был похож на ребенка, получившего выволочку от родителей. Каким-то образом у меня нашлись силы встать на ноги, и я добралась до неотложки, располагавшейся рядом с домом. Доктор хотел уложить меня в палату, но я согласилась только на амбулаторное лечение. После того как меня перевязали и напичкали лекарствами, я вернулась домой.

Оцука позвонил на следующее утро:

— Ито мне рассказал, что произошло. Ничего не понимаю. Как ты могла позволить ему забить себя чуть ли не до смерти? О чем ты думала? Я же сказал, что обо всем позабочусь.

— Простите меня. Поверьте, мне и вправду очень жаль. И еще. Прошу вас, скажите Курамоти-сан, чтоб он больше мне не звонил.

— Я поговорю с Курамоти-сан, но прошу тебя все еще раз хорошенько обдумать. Ты можешь себя спасти.

— Оцука-сан, спасибо вам за все, но я больше не могу видеться с Курамоти-сан.

— Ты уверена?

— Я позвоню и скажу ему сама.

— Ты будешь жалеть.

— Я порву с Ито. Мне просто надо немного времени. Простите, что доставила вам столько хлопот, — и я повесила трубку.

Прощай, Курамоти.

На этот раз мы действительно расстались навсегда.

Сразу же после этого я приняла решение, изменившее мою жизнь. Однажды воскресным днем, прохаживаясь по магазинам, я натолкнулась на свою старую подругу по имени Юки.

— Сёко, у тебя сейчас есть свободная минутка?

— Конечно. А что случилось?

— Мне только что звякнул мой парень, ему сейчас набивают татуировку. Работа уже почти закончена, поэтому я сказала, что пойду и подожду его. Понимаешь, я немножко боюсь идти туда одна…

— Да не волнуйся, ведь ты туда пойдешь не одна. Там уже сидит твой парень, так?

— Да, но, когда набивают татуировку, это ведь так больно. Мне кажется, я не смогу там высидеть в одиночку.

— Если я пойду с тобой, твой парень не обидится?

— Да что ты, конечно нет! Это тут, неподалеку. Пошли.

И мы отправились в салон татуировок. Один из подмастерьев татуировщика впустил нас внутрь и проводил в комнату ожидания, где стоял диван и низкий журнальный столик.

Я плюхнулась на мягкое сиденье, открыла один из альбомов, лежавших на столе, и принялась рассматривать фотографии работ, скорее всего, выполненных владельцем салона. Одна из них особенно восхитила меня. Это была не просто татуировка, а настоящее произведение искусства, одно из тех, когда мастер использует человеческое тело вместо холста. На татуировке точеными линиями изображались карпы, грациозно выпрыгивающие из пенящегося водопада. Я выросла в окружении мужчин, покрытых татуировками, причем первым из них был мой отец, поэтому не видела в этих изображениях ничего дурного. Кроме того, я с детства обожала рисовать. Видимо, меня вдохновлял шедевр, изображенный на теле отца. Но прежде ничто не вызывало во мне такого сильного отклика, как работа этого мастера.