Во французском издании своей книги Соколов отмечает, что это сообщение одно из многих, которые попались ему на глаза, заинтересовало его, потому что оно было отослано в 9.00 утра 17 июля. Его также поразило то, что Екатеринбург просил у Москвы подтверждение ее получения.

Соколов продолжает: «Даже при поверхностной экспертизе было очевидно, что Белобородов придавал этой телеграмме особое значение. Он написал текст непосредственно на пишущей машинке, подписал его вручную и не поручил своим служащим отметить ее в книге отправки телеграмм… это заняло время и требовалось еще расшифровать это сообщение… Это задержало мой отъезд из Омска в Екатеринбург, что вызвало целый ряд трудностей для моего расследования.

24 февраля 1919 года я передал ее содержание опытному лицу при Штабе Верховного Главнокомандующего. 28 февраля — в министерство иностранных дел. Результаты были плачевными. В августе 1919 года я пошел к генералу Жанену, главнокомандующему союзными войсками, прося, чтобы он помог расшифровать ее. Его усилия также были напрасны.

В Европе мне удалось найти человека, о котором всегда было известно как об обладателе совершенно исключительных способностей и опыта в этой области. Перед революцией он много лет работал в правительственном шифровальном отделе. 25 августа 1920 года он получил содержание телеграммы, 15 сентября того же года я имел ее у себя расшифрованной. У него ранее не было ключа к шифру. Именно поэтому, учитывая жизненную важность этого документа, я должен рассказать, как расшифровка была сделана.

25 августа 1920 года было абсолютно бесспорно, что вся императорская семья была убита, и трупы уничтожены. Большевики заявили, что царь был застрелен, и что его семья была эвакуирована. Они лгали для мира. Для себя и между собой они должны были говорить правду.

Если в этой непонятной телеграмме они говорили о преступлении, они должны были, несомненно, использовать слова, выражающие их основную мысль. Давая эту телеграмму специалисту, которого я попросил сделать расшифровку, я сказал ему, для того чтобы облегчить работу, что он, вероятно, найдет в этом тексте слова «семья» и «эвакуация». Этот человек обладал исключительными способностями и значительным опытом в шифровальном деле».

Таким образом, Николай Соколов, человек, который рассказал о том, что вся семья убита еще до того, как он попал в Екатеринбург, оказался еще раз в роли провидца. Столкнувшись с непонятной телеграммой, содержание которой было совершенно неизвестно ему, он был в состоянии предположить, что слова «семья» и «эвакуация» будут найдены в содержании. И удивительно, они нашлись.

Теперь разногласия по поводу предсказания появления слова «семья» среди той смешанной массы чисел уменьшились, хотя это можно было бы принять за удачную догадку, которая подтвердилась. Но вероятность появления предсказанного слова «эвакуация» приближается к нулю. Почему это ключевое слово должно появиться в неизвестной телеграмме?

Соколов снова ожидает этот вопрос и предоставляет нам ответ, объясняя свое предвидение. Он скромно объясняет, что, поскольку сами большевики использовали выражение «семья была эвакуирована», он был в состоянии ожидать использование слова «эвакуация» в каких-либо предложениях.

Однако мы не смогли найти какие-либо материалы большевиков, когда-либо использующих это точное слово. Самым близким словом к слову «эвакуация», используемом в опубликованном большевистском заявлении, было слово «отправлены» — «Жена, и сын Николая отправлены в безопасное место».

Мы представили зашифрованную телеграмму и объяснения Соколова эксперту по шифрам, доктору Эриху Хуттенхайну. В течение 33 лет он работал в немецком правительстве в качестве главы Аналитического отдела, и он хорошо знал российские и европейские системы шифровки. Он теперь удалился от дел, и Читает лекции по истории шифра, охватывающей несколько столетий. Он также был удивлен странным предвидением Соколова: «Если бы Соколов сказал эксперту по шифрованию, что тот, вероятно, нашел бы эти два слова, «семья» и «эвакуация», в расшифрованном тексте, тогда, вероятно, он, уже знал все содержание телеграммы заранее». Но доктор Хуттенхайн также, выражал значительное недоумение в том, что требование Соколова расшифровать сообщение не было выполнено в течении почти двух лет — с начала 1919 года, когда к нему в руки попала телеграмма, по сентябрь 1920 года, когда, наконец, как он говорит, ему удалось расшифровать её.

Это показалось странным доктору Хуттенхайну. Эта система шифровки известна практически несколько столетий. Мы называем ее системой «Многоалфавитной замены»… Я не могу себе представить, чтобы белогвардейцы или французы были не в состоянии расшифровать телеграмму в 1919 году, тем более, что другие шифрованные сообщения с тем же самым ключом были доступны, и что ключ весьма систематически построен».

Видя такие несогласованности вокруг этого решающего документа, мы задались вопросом: может быть телеграмма была изготовлена в 1920 году, как последняя и отчаянная мера, для создания убедительности в шатких доказательствах по данному уголовному делу?

Технически это было бы вполне выполнимо. Но мы были неправы. В регистрационном листе Соколов указано, что телеграмма была среди других, предоставленных Екатеринбургским почтовым отделением следователю Сергееву 20 января 1919 года. К тому же Соколов говорит, что копии шифрованных телеграмм были представлены месяц спустя начальнику разведки белогвардейцев полковнику Злобину. Спустя несколько дней после этого телеграммы были пересланы к А.Н. Кулькову, руководителю шифровального отдела в Белом российском министерстве иностранных дел. Похоже, что и у Злобина, и у Кулькова были какие-то неприятности с полученными сообщениями, и они говорят Соколову, что работа требует большого времени. Нет никаких сведений о том, что Соколов показывал эти телеграммы генералу Жанену.