Джимми отвернулся к окну:

— А тебе зачем?

— Ради бога, Джимми. Мы вместе или нет? Если мы вместе, значит, у нас не должно быть секретов друг от друга. Так сколько?

— А тебе можно доверять? Не проболтаешься?

Эмма обиделась:

— А я спрашивала, можно ли тебе доверять? Или, может, просто взяла и доверилась?!

Она сжала губы и с шумом выпустила воздух из ноздрей. Будь этот звук чуть громче, можно было подумать, что она презрительно фыркнула.

— Понимаешь, Эм, — прошептал Джимми, — дело в том, что денег у меня много.

В один прекрасный день, подумала Эмма, этот ее братец наверняка станет финансовым магнатом. В крайнем случае — адвокатом и консультантом по налогам, как дедушка.

— Эм… — продолжал Джимми, по-прежнему не глядя на сестру. — Ты только папе с мамой не говори. Понимаешь, я играю… на деньги… Мы с Брюсом играем. По пятницам мы считаем, у кого сколько карт скопилось за неделю, и он отдает мне мой выигрыш. Два цента за карту, а за туза — пять. А у меня всегда больше карт, чем у него, и среди них всегда хотя бы один туз.

Эмма не выдержала:

— Да скажи ты наконец! Четыре доллара? Пять? Сколько?

Джимми уткнулся носом в стекло и нараспев произнес:

— Двадцать четыре доллара сорок три цента.

Эмма ахнула и зажала рот рукой. Джимми повернулся и, довольный ее реакцией, добавил:

— А если подождем до пятницы, будет ровно двадцать пять.

— Как это? Тебе же дают всего двадцать пять центов в неделю! Двадцать четыре сорок три плюс двадцать пять — это двадцать четыре доллара шестьдесят восемь центов. — Эмма всегда была очень внимательна к деталям.

— А остальное я выиграю у Брюса.

— Ну что ты говоришь, Джимми? Откуда ты можешь знать в понедельник, что выиграешь в пятницу?

— Знаю, и все.

— Но откуда?

— Не скажу.

Джимми посмотрел сестре в глаза. Вид у нее был озадаченный, и он победно улыбнулся. А Эмма улыбнулась в ответ, потому что в этот миг окончательно убедилась: из троих братьев она выбрала именно того, кого нужно. Они с Джимми идеально дополняли друг друга.

Она предпочитала осторожность во всем, кроме денег, которых у нее никогда не было, а он обожал риск — во всем, кроме денег, которые у него всегда были. Больше двадцати четырех долларов, ничего себе! Да еще у нее четыре доллара восемнадцать центов. Можно ни в чем себе не отказывать. Это будет шикарныйпобег!

— Ну, что скажешь? Подождем до пятницы?

Эмма с минуту поколебалась.

— Нет. Решено: в среду. Я тебе напишу подробный план. Никому его не показывай! Прочтешь, запомнишь все указания и уничтожишь записку.

— Я должен ее съесть? — просиял Джимми.

— Еще не хватало! Порвешь на мелкие кусочки и выбросишь в мусорную корзину. В нашей семейке в эти корзины все равно никто не заглядывает, одна я. И то только если там не мокро и нет карандашных очисток. И пепла.

— Нет уж, — сказал Джимми. — Я лучше съем. Люблю трудности!

— Ага, и целлюлозу, — усмехнулась Эмма и пояснила: — Это из чего бумагу делают.

— Знаю я.

Больше они не обменялись ни словом, пока не вышли из автобуса на своей остановке. Вслед за ними выпрыгнул Стив.

— Эм-ма! — завопил он. — Эм! Твоя очередь пасти Кевина. Попробуй только забудь — маме скажу.

Эмма побежала назад к автобусу, схватила Кевина за руку и поволокла за собой.

— Хочу со Сти-и-ивом! — заскулил Кевин.

— Я тоже хочу, чтоб ты со Сти-и-ивом, рева-корова, — ответила Эмма. — Но так уж вышло, что сегодня я за тобой присматриваю.

— А потом кто будет подсматривать?

— В среду начинается очередь Стива.

— Хочу, чтоб каждую неделю очередь Стива! — ныл Кевин.

— Вот все и будет как ты хочешь. И, между прочим, очень скоро!

Но Кевин не понял намека — ни тогда, ни позже — и продолжал дуться до самого дома

Во вторник вечером Джимми обнаружил у себя под подушкой план побега, приколотый булавкой к пижаме. Первый пункт плана был таким: «Забудь про уроки! Начинаем сборы». (Хочу заметить, Саксонберг, что предусмотрительность Эммы приводит меня в восторг. Для нее нет мелочей, она все учитывает, совсем как я. В плане, написанном для Джимми, было даже указание, что делать с трубой, когда он вынет ее из футляра: завернуть в запасное одеяло, которое всегда лежало в ногах его кровати.)