Сдержанный смех приветствовал эту шутку, во время которой Джон постарался придать своему лицу самое приятное выражение, на которое только был способен, что ему не вполне, однако, удалось.

— Господи! — продолжала она с оттенком юмора в голосе. — Он выглядит каким-то замарашкой. Можно подумать, что несчастный все время валялся в яме муравьеда. Мне, кстати, передавали, будто около Дракенсберга все ямы переполнены англичанами. Должно быть, они решили скорее околеть с голоду, нежели выйти из них, до такой степени они боялись встречи с бурами!

Послышалось хихиканье, после чего одна из девушек спросила Джона по-английски:

— Вы проголодались, роой батье?

Джон кипел гневом, но вместе с тем умирал с голоду, а потому отвечал утвердительно.

— Завяжите ему руки за спиной и посмотрите, умеет ли он ловить пищу ртом, как собаки, — посоветовал один из представителей золотой молодежи.

— Нет, нет, дайте ему детскую кашку, — запротестовал другой, — я пожалуй, согласен покормить его, если только у вас найдется длинная деревянная ложка.

Эта шутка вызвала взрыв хохота со стороны присутствующих, но в конце концов Джону бросили кусок вяленого мяса и хлеба, которые он и принялся есть, стараясь, насколько возможно, скрыть от окружающих чувство томившего его голода.

— Каролус, — обратилась старуха к жениху своей дочери, — вам известно, что в британской армии три тысячи человек?

— Да, тетя.

— В британской армии три тысячи человек, — повторила она, гневно поводя глазами, как будто кто-либо собирался ей возражать. — Брат моего деда был в Капштадге при губернаторе Смите и, лично пересчитав всю британскую армию, убедился, что в ней ровно три тысячи человек.

— Это совершенно верно, — промолвил Каролус.

— В таком случае зачем вы мне противоречите?

— Я не думал, тетушка.

— Еще бы, это прогневало бы Создателя, если бы Он услышал, что какой-то там косой мальчишка (Каролус действительно немного косил глазами) осмеливается спорить со своей будущей тещей. Скажите мне, сколько полегло англичан при Лейнгс Нэке?

— Девятьсот, — быстро отвечал Каролус.

— А при Ингого?

— Шестьсот двадцать.

— А при горе Маюба?

— Тысяча.

— Значит, на все про все две тысячи пятьсот человек, остальные же были убиты в Бронкерс Сплинте. Дети, — продолжала она, указывая на Джона, — вот этот роой батье — один из последних представителей британской армии!

Большинство присутствовавших приняли ее слова на веру, но Каролуса так и подмывало подразнить тетушку, несмотря на только что полученный урок.

— Эго неправда, тетушка, еще много проклятых англичан в Ньюкасле, Претории и Ваккерструме.

— А я говорю вам, что это ложь, — настаивала она, возвышая голос, — там остались одни только кафры да добровольцы. В английской армии было три тысячи человек, а теперь все перебиты, и в живых остался один лишь этот роой батье. Как вы смеете спорить с будущей тещей, дерзкий и негодный мальчишка? Вот вам!

И прежде, нежели несчастный Каролус успел опомниться, она бросила ему в лицо стоявшую возле нее чашку с кофе. Чашка разбилась о его переносицу, и кофе облило юнца с головы до ног, причем попало в глаза и даже проникло в горло. В этом положении юный насмешник имел довольно жалкий и плачевный вид.

— Ага! — воскликнула старуха, весьма довольная результатом своей выходки. — Едва ли вы когда-нибудь впредь осмелитесь мне сказать, что я не смею когда надо швырнуть чашку с кофе. Недаром же я прожила тридцать лет со своим мужем Хансом. А теперь я проучила вас, Каролус. Ступайте же и вымойте лицо, а затем сядем ужинать!

Каролус больше не возражал и с позором был уведен невестой в соседнюю комнату, между тем как ее сестра принялась накрывать на стол. Когда стол был накрыт, мужчины уселись, а женщины начали им прислуживать. Джону никто не предложил сесть за стол, но одна из девушек сунула ему в руки кусок вареной говядины, за что он был ей искренне благодарен, а спустя некоторое время — баранью кость и кусок хлеба.

По окончании ужина на столе появились бутылки с персиковой настойкой, и мужчины принялись пить. Положение Джона с минуты на минуту становилось все более и более опасным. Некоторые из буров вдруг вспомнили про скинутого с седла товарища. Начались перешептывания о том, что неплохо бы теперь отомстить за него. Дело, несомненно, приняло бы скверный оборот для Джона, если бы не вступился старший бур, командовавший отрядом. Хотя он был пьян, подобно товарищам, но винные пары привели его скорее в благодушное настроение.