Ф а у с т: Злорадный дьявол! Разве такой человек мог бы стать лучшим другом властителя княжества ***?

Д ь я в о л: Скоро ты увидишь, кто он государю. Я говорю тебе: предстоят события. Видел ты сегодня вечером министра?

Ф а у с т: Он показался мне мрачным и встревоженным.

Д ь я в о л: Это один из тех людей, о которых вы говорите: «Он честный малый». Он трудолюбив, великодушен и справедлив, но, как это всегда с вами бывает, одного грана зла достаточно, чтобы другая чаша весов взлетела ввысь. Беда его заключается в нежности к прекрасному полу, а так как, в силу своих высоких принципов, он не может обойтись без благословения церкви, то, влюбившись после смерти своей первой супруги, он имел глупость жениться на женщине, которую ты видел. Она стала мачехой его взрослых детей, доставила временную усладу его чувствам и навеки разрушила замок его благополучия. Она воспользовалась его ослеплением, растратила на роскошь, наряды и забавы все, что принадлежало ему, ей самой и его детям, и, сверх того, еще запутала его в огромных долгах. Правда, в лице барона Г., которого ты видел и который является настоящим хозяином дома, она нашла себе весьма старательного помощника. Когда все средства были исчерпаны, а фантазия рождала все новые и новые желания, удовлетворить которые было уже невозможно, она согласилась наконец на план, придуманный ее любовником: продать фавориту государя честь дочери за ту цену, какую тот пожелает дать, а девушке посулить в будущем замужество. Министр ничего об этом не знает, он видит только, что средств нет, стонет под тяжестью огромных долгов, оплакивает свое безумие и трепещет при мысли о предстоящем возвращении сына, которого мачеха удалила из дому, чтобы беспрепятственно растратить его состояние. Сын тем временем воевал с турками и потерял руку. Весьма возможно, впрочем, что вначале граф Ц. имел действительно серьезные намерения, так как государь высоко ценил своего министра. Но с недавних пор положение сильно изменилось. Государь предложил своему любимцу жениться на самой богатой в стране наследнице, и теперь граф Ц. думает только о том, как бы ему одним ударом уничтожить не только министра, но и всю его семью, и сделать это так ловко, чтобы никому не пришло в голову заподозрить его, а тем более мстить. Все члены семьи министра должны умолкнуть, будто их никогда и на свете не было, а сам министр обречен погибнуть под его пятой, как жалкий червь, стоны которого не доносятся до ваших оглохших ушей.

Ф а у с т: Неужели государь не отомстит за это?

Д ь я в о л: Ты сам увидишь, как будут развиваться события.

Ф а у с т: Запрещаю тебе вмешиваться. А не то берегись моего гнева!

Д ь я в о л: Нужен ли дьявол тому, кто сам способен на большее? Фауст, теперь мы начинаем снимать покров с человеческого сердца. Мне приятно видеть, что и вы, немцы, еще способны к совершенствованию. Правда, все вы только подражаете другим народам и тем лишаете себя славы быть оригинальными, но для ада это неважно: он ценит прежде всего добрую волю.

Фауст проводил время с женщинами, соблазнял придворных фрейлин и камеристок, а драма графа Ц. тем временем близилась к развязке. Любимец государя сидел с бароном Г. и излагал ему свой хитроумный план. Он избрал барона своим орудием, и так как сияние золота уже не поддерживало больше остывших с годами чувств барона к жене министра, а слезы несчастной дочери, горе отца и предстоящий приезд калеки сына начали тревожить его чувствительную совесть, то ему очень хотелось найти способ освободиться от этого бремени. Как это принято у людей, знающих друг друга, барон заранее получил вознаграждение. Оно состояло в том, что граф уговорил государя отправить барона с важным дипломатическим поручением ко двору императора. За это барон обязался, с помощью значительной суммы, которую дал ему граф, подкупить жену министра и заставить ее выкрасть из кабинета мужа важный документ, касающийся царствующего дома и играющий важную роль в споре, возникшем между государем и другим княжеским домом. Документ этот был доверен министру для составления доклада, и граф рассчитывал придать делу такой оборот, чтобы вина целиком пала на министра. Он задумал изобразить дело так, будто бы министр, подкупленный противником, собирался выдать врагу этот важный документ и только бдительность графа Ц. якобы предотвратила измену министра. В результате этого граф казался бы спасителем государя и его дома. Таков был план. Жена министра считала, что муж, у которого нет денег на ее капризы, не заслуживает пощады. Кроме того, она льстила себя надеждой, что чем больше услуг она окажет фавориту государя, тем сильнее расположит его к себе, и без всяких размышлений отдала ему документ.

Тяжело вздыхая, расхаживал министр в полном одиночестве взад и вперед по своему кабинету. Даже любимая дочь, которая до тех пор была его единственным утешением, отдалилась от него, измученная мыслью о грозящем позоре. Ее угнетало горе и сознание обманутой любви. Она горько плакала, запершись в своей комнате, и ее сердце, достойное лучшей участи, разрывалось. Так вянет в долине одинокая лилия, нежный стебель которой сдавила легкомысленная рука. Мрачное уединение сановника было нарушено приходом жены, который еще сильнее дал ему почувствовать тяжесть обрушившегося несчастья. Вслед за нею явился барон и холодно попросил вручить ему инструкцию, касающуюся его дипломатического поручения к императорскому двору. Так как повеление государя о такой инструкции уже имелось, то министр вышел за ней в канцелярию. Воспользовавшись отсутствием министра, его супруга успела разыграть перед своим любовником сцену исступленного отчаяния. В ту минуту, когда министр вручал барону инструкцию, явился посыльный с письмом от государя, в котором министру предлагалось немедленно представить ко двору тот самый злополучный документ вместе с составленным о нем докладом, так как обе бумаги нужно было дать представителю противника для ознакомления. Министр обыскал весь кабинет, перерыл все шкафы. На его лице выступил холодный пот. Он допрашивал всех секретарей и писцов, спрашивал жену и дочь, — все было напрасно. Оставалось только одно: сознавая свою полную невиновность, идти навстречу грозящей буре. Он явился к государю, у которого сидел граф Ц., и сообщил о случившемся несчастье. Заверив государя в своей невиновности, он сказал, что готов покориться судьбе. Граф подождал несколько минут, чтобы увидеть, какое впечатление произведет на государя это сообщение министра, потом, холодно улыбаясь, подошел ближе, вынул из кармана документ и с низким поклоном подал его государю. Он долго отказывался сообщить, каким образом бумага попала в его руки, и только когда государь пригрозил ему своей немилостью, он изложил с притворным возмущением придуманную заранее ложь. Министр умолк — неслыханное, дикое обвинение так ошеломило его, что даже сознание полной невиновности не могло рассеять мрак, который затмил его рассудок при этом неожиданном повороте дела. Государь гневно посмотрел на своего министра и сказал:

— Давно уже мне следовало ожидать, что вы когда-нибудь будете искать спасения от своих безумств в измене престолу.

Этот упрек сорвал завесу с глаз ошеломленного министра. Сознание собственной правоты уже готово было привести в движение его онемевший язык, но государь приказал ему молчать, сложить с себя обязанности министра и отправиться домой. При этом он обязал его не покидать города до тех пор, пока суд не вынесет ему приговора.

Несчастный ушел. Крупные слезы катились у него по щекам. Отчаяние заставило дочь признаться ему в своем позоре, а жену — рассказать о ее преступлении. Сила духа этого человека была сломлена, его рассудок помутился. Безумие, самая ужасная судьба, какая только может выпасть на долю человека, накинуло свое темное покрывало на его память и тем исцелило сердце от жестоких ран, нанесенных ближними.

Дьявол, заранее рассказав Фаусту эту печальную историю, намеренно ввел его в кабинет министра в момент, когда тот еще только боролся с безумием. Оно еще не полностью уничтожило способность мыслить, еще не оборвало окончательно нити всех его чувств. Язык бормотал последние признания о вынесенных муках, из глаз капали последние слезы и падали на бедную дочь, обнимавшую его колени. Лицо девушки было искажено немым отчаянием и мучительной болью страдания. Он улыбнулся, провел рукой по ее распустившимся волосам и снова улыбнулся… В комнату вошел его сын. Юноша хотел радостно броситься в объятия отца, но тот лишь тупо посмотрел на него… Наконец из груди страдальца вырвался дикий крик безумия, терзающий нервы, приводящий в содрогание сердца, и несчастный навсегда стал источником ужаса и мучительного сострадания.

Фауст неистовствовал. Страшные проклятия срывались с его уст. Он решил обо всем рассказать государю и изобличить обманщика. Дьявол улыбнулся и посоветовал ему действовать осторожно, если он хочет до конца узнать этого государя, которого он восхвалял как образец человеческой добродетели. Фауст поспешил во дворец и, уверенный, что своим разоблачением он уничтожит наглого временщика, рассказал государю все подробности, стараясь сохранить холодный, сдержанный тон. Когда Фауст назвал причину, толкнувшую графа на этот гнусный поступок, то есть его желание освободиться от связи с дочерью министра, лицо государя прояснилось. Он велел позвать своего любимца, обнял его и сказал:

— Счастлив государь, имеющий друга, который из послушания, из боязни не угодить повелителю готов совершать поступки, не укладывающиеся в обычные представления о морали. Министр всегда действовал как глупец, и я рад, что отделался от него. Отныне ты будешь лучше и разумнее выполнять его обязанности.

Фауст окаменел от негодования. Потом его сердце запылало благородным огнем. Яркими красками изобразил он ужасное положение министра. Он осыпал государя и его любимца потоками яростных упреков. Фауст совершенно забыл о той страшной силе, которая была в его распоряжении. Все его чувства поглотило сознание, что он должен быть мстителем за угнетенное человечество, мстителем, срывающим маску с лица холодного деспота и не думающим о своей собственной судьбе. Его сочли безумным и вывели вон. Дьявол встретил его ликующим смехом, но Фауст не отвечал. Он скрежетал зубами, испытывая горькое удовлетворение оттого, что навеки отказался от общества людей.