— Не подходи к ним и не шуми, чтобы никто тебя не заметил, — их в Риме тысячи, а находясь в Ватикане, даже со мной, ты рискуешь жизнью, если только они заметят, что ты за ними наблюдаешь. Убитый, которого они бросили в воду, — Франческо Борджа, убийца — его брат, и то, что ты сейчас видишь, — только пролог к тем злодеяниям, которые когда-нибудь удивят даже ад.

Он раскрыл перед Фаустом весь мрачный заговор и пересказал ему речь кардинала, обращенную к Микелотто. Неожиданно для дьявола Фауст ответил холоднее, чем тот ожидал:

— В конце концов я меньше, чем ад, удивляюсь их поступкам. Чего еще и ждать от семьи, где отец кровосмесительствует с дочерью, а его сыновья — со своей сестрой? Папа зовет себя непогрешимым, наместником бога на земле. Люди этому верят, и тот, кто поставил его на это место, по-видимому доволен его поступками. Так что же могу сказать я, Фауст, от которого церковь требует поклонения папе? Но, дьявол, на того, кто скажет мне еще хоть одно доброе слово о людях, я кинусь как дикий зверь. Идем спать! Ты прав: в сравнении с нами, особенно с теми из нас, кто носит рясу, дьявол — просто глупец. О, почему я не родился в счастливой Аравии, где пальма была бы моим кровом, а природа — моим богом!

Весть об убийстве герцога Гандии быстро распространилась по Риму и по всей Италии. Папа, потрясенный и подавленный, предавался такому безумному отчаянию, что трое суток не ел и не пил. Когда же труп Франческо был наконец найден в Тибре, папа дал строгий наказ во что бы то ни стало найти убийц. Дочь папы, которая догадалась, кем был нанесен удар, немедленно сообщила своей матери Ваноцце о строгом повелении Александра, и та на следующую ночь отправилась в Ватикан. В эти траурные дни одному только дьяволу, пользовавшемуся особым благоволением папы, дозволялось находиться в его покоях. При появлении знатной матроны он немедленно удалился, отыскал Фауста, утешавшего Лукрецию, и повел его к двери, ведущей в папские покои, чтобы он мог подслушать разговор папы с Ваноццей.

Подойдя к двери, они услышали, как папа говорил:

— Кардинал — братоубийца! А ты, их мать, сообщаешь мне об этом так холодно, как будто Чезаре отравил кого-нибудь из рода Орсини или Колонна! Вместе со своим братом он убил и свое доброе имя, до основания разрушил то величественное здание, которое я стремился воздвигнуть при помощи моей семьи. Но этот смельчак не уйдет от моего наказания и моего мщения!

В а н о ц ц а: Родриго Борджа, ты спал сначала с моей матерью, потом со мной, теперь ты спишь с нашей дочерью, и кто перечислит имена всех тех, кого ты тайно велел убить и отравить? И все же ты — пана. Рим трепещет перед тобой, весь христианский мир поклоняется тебе и зовет тебя непогрешимым. Видишь, как много зависит от того, какое положение занимает человек, совершающий преступление. Я — мать их обоих, Родриго, и я знала, что Чезаре убьет Франческо.

П а п а: О ты, бесстыдная!

В а н о ц ц а: Да, я такая, но такой я стала благодаря твоей школе. Холодный, медлительный, слабый Франческо должен был уступить место пламенному, энергичному Чезаре, чтобы именно он осуществил тот блестящий план, о котором ты говорил мне, вступая на панский престол. Франческо был рожден, чтобы стать монахом; Чезаре же судьбой предназначено быть героем. Поверив пророчеству, я дала ему это имя{84}. Только он способен уничтожить всех мелких и крупных тиранов Италии и завоевать корону. Он должен стать гонфалоньером{85} папского престола и сделать Борджа повелителями всей Италии. Разве ты не этого хочешь? Или ты убивал и отравлял только ради одного Франческо? Какая польза была бы нам от этих преступлений, если бы Чезаре остался кардиналом, а убитому им трусу пришлось бы когда-нибудь отстаивать вашу добычу? Когда тебя не станет, защиты я могу ждать только от Чезаре, который уважает свою мать, а тот холодно пренебрегал мною и искал только твоего расположения, в надежде на твою помощь. Чезаре понимает, что женщина, подобная мне, сумевшая родить героя, сумеет и указать ему путь к бессмертию. Успокойся, Родриго, будь мудр и знай, что руку, которая убила твоего любимца, направляет такой смелый дух, что она не пощадит и отца, если он посмеет сорвать покров с этого убийства, вызванного необходимостью.

П а п а: Величие твоего духа, Ваноцца, заражает меня и в то же время пугает. Франческо мертв, а Чезаре жив. Пусть он живет, пусть будет первенцем! Он станет великим, раз того желает сама судьба.

Папа позвонил, велел подать ужин и окончательно развеселился.

Ф а у с т: Дьявол, избавь мир от этого чудовища! Иначе ты на себе испытаешь ярость, которую вызывает во мне само его существование.

Д ь я в о л: Ты опять, как истинный сын праха, говоришь бессмыслицу. Ты забыл, кто этот человек, чей он наместник на земле? Ты забыл, кто я, каковы мои возможности и права?

Ф а у с т: Ты должен!

Д ь я в о л: Иди и охлади свой пыл в объятиях его распутной дочери. Радуйся, что ты столь близок с тем, кто обладает властью. Быть может, эта близость принесет тебе пользу в день Страшного суда.

О Франческо забыли. Папа был занят только одной мыслью: какая же арена действий больше всего соответствует отважному духу Чезаре, где он сможет найти наиболее достойное применение своим могучим силам? Чезаре между тем короновал неаполитанского короля руками, обагренными кровью брата, и это вызвало в душе Фридриха Неаполитанского мрачные предчувствия, которые впоследствии полностью оправдались{86}.

Дьявол позаботился о том, чтобы Фауст был осведомлен обо всех подробностях, и тот, злобно смеясь, смотрел, как кардиналы и все послы Испании и Венеции (им также было все известно) вышли к городским воротам навстречу братоубийце и в полном составе консистории, с триумфом проводили его на аудиенцию к папе, который принял сына чрезвычайно приветливо. В день возвращения Чезаре Ваноцца сняла траур и вечером устроила празднество, на котором присутствовала вся римская знать.

Вскоре после этого Чезаре сбросил опротивевшую ему кардинальскую шляпу, сменил ее на меч и был торжественно посвящен в гонфалоньеры папского престола.