– Да, – быстро согласилась Злата. – Я не местная, впервые слышала твою песню. Мне так понравилось…

Поэт опять открыл глаза и пристально посмотрел на девушку. Казалось, он хотел удостовериться, что она не смеется над ним. С секунду помолчав и, видимо, удостоверившись, что девчонка говорит откровенно, он снова прикрыл глаза и проговорил:

– Спасибо. Я рад, что тебе понравилось.

– Ты не сказал, почему у тебя горло болит, – напомнила ему Злата.

Ширван слабо улыбнулся и пояснил:

– Год назад белю Гасаду очень понравилась моя песня, которую я сочинил после свадьбы его дочери Гюлькары. Во время этой свадьбы, которая продолжалась четырнадцать дней, знать сожрала две сотни баранов, тридцать две коровы, семь повозок овощей и выпила шесть бочек старого вина, а молодого – без счета. В то же самое время на земле беля умерли шестьдесят два человека, среди которых было восемнадцать детей. И все они умерли от голода…

Поэт говорил медленно, не открывая глаз. И из уголка правого глаза наискосок через щеку тянулась светлая дорожка слезы.

– Вот об этом и была моя песня. И я ее пел на площади нашей радушной столицы при большом стечении народа. Так вот, как я уже сказал, белю моя песня очень понравилась. Поэтому меня схватили его люди и, связав, лили мне в горло уксус… После этого я не могу, как прежде, петь по шесть часов подряд. Да и голос мой стал хрипловат… Поэтому теперь я пою только для больших знатоков и за роскошный обед.

Он открыл глаза и обвел рукой стол.

– Вот как этот… Угощайся, незнакомка.

А «незнакомка», широко распахнув глаза и затаив дыхание, слушала рассказ поэта. Но глаза ее были сухи.

Ширван снова прикрыл глаза и вполголоса проговорил:

– И глаза у меня еще не привыкли: устают быстро от света. Я последние семь дней в яме просидел… В темноте…

Неожиданно Златка скрипнула зубами и зло пробормотала:

– Я бы этого беля… пришила!…

– К чему пришила? – не понял Ширван. Он снова открыл глаза и удивленно уставился на девчонку.

– А, ладно, – нетерпеливо отмахнулась та и, повернувшись на своем пуфике, выхватила из водоворота окружающих людей маленького слугу.

– Слушай, малыш, в твоей забегаловке нельзя найти тихую комнату, где мы могли бы уединиться минут на тридцать – сорок?

Мальчишка понимающе оскалился и, пропищав:

– Сейчас все устроим, – вывернулся из ее руки и исчез.

А поэт, откинувшись на большую твердую подушку, пробормотал:

– Нет, милая девочка, это меня тоже сейчас не интересует…

– Тебя не интересует возвращение твоего голоса?… – недоверчиво спросила Злата.

Глаза Ширвана мгновенно распахнулись, и в них зажглось пламя недоверия и надежды.

– Не надо так шутить!… – глухо прокаркал он.

– А никто и не шутит!… – в тон ему, но звонко, ответила Златка.

– Ты что, знахарка?… Ты действительно собираешься возвратить мне голос?… – Ширван все еще не мог ей поверить. В этот момент маленький юркий слуга снова оказался рядом с их столиком.

– Все готово! Пошли… – Он кивнул кудлатой головой.

Злата быстро, с кошачьей грацией поднялась со своего места, закинула на плечо ремень своей сумки и потянула Ширвана за руку. Он встал и недоверчиво шагнул за ней.

– О, силен Ширван, – раздалось из-за соседнего столика. – Не успел из ямы вылезти, а уже собрался в другую ямку нырнуть!…

Златка круто развернулась на месте и уперла взгляд черных горящих глаз в физиономию говорившего.

Тот неожиданно схватился за свое горло и начал хрипеть, задыхаясь. А Злата рассерженно фыркнула и разделно произнесла:

– Я смотрю, ты подавился теми нечистотами, которые плещутся в твоей глотке.

Она отвернулась и не оглядываясь пошла за мальчишкой-слугой, а шутник сполз на пол с посиневшим лицом с громким всхлипом втянул наконец драгоценный воздух. Мальчишка привел их в маленькую затененную комнатку с узкой кроватью и маленьким пуфом около нее. Злата, быстро оглядев комнату, кивнула:

– Годится, – и приказала растерянному Ширвану:

– Снимай свою… палатенцу и ложись!…

Поэт неуверенно поднял руки и размотал тряпку на голове. Из-под нее показался здоровенный кровоточащий рубец, покрытый коричневой коркой засохшей крови. Златка только присвистнула. Потом он присел на край топчана, аккуратно снял с грязных ног разбитые тапки без шнурков и вытянулся на постели. Злата присела рядом на пуфик и, легко коснувшись тонкими пальцами его висков, тихонько то ли забормотала неясные слова, то ли запела речитативом. И через мгновение Ширван заснул глубоко и спокойно.