Однако это обращение в Кремле было воспринято равнодушно. Совнарком всего лишь дал указание Президиуму Академии наук возглавить организацию и координацию исследований по урановой проблеме. Крупных ассигнований выделено не было.

30 июля 1940 года в соответствии с указаниями правительства Президиум утвердил "Урановую комиссию", председателем которой назначили выдающегося радиохимика, академика В. Г. Хлопина. [15] Это был удачный выбор. В. Г. Хлопин не только досконально знал тонкости урановой проблемы, но и умел соединить фундаментальные исследования с промышленным производством.

В. Г. Хлопин решил объединить вокруг комиссии лучших советских ученых многих специальностей. Этого требовала комплексная программа работ по урану. Она предусматривала поиск урановых руд и способов ее переработки; разработку методов получения сверхчистого урана; исследование механизмов деления ядер урана и тория; исследование цепных ядерных реакций в смеси урана и различных замедлителей нейтронов; разработку методов разделения изотопов урана.

В октябре 1940 года создается подкомиссия под руководством академика А. Е. Ферсмана по поиску, разведке и эксплуатации урановых месторождений. Геологи и геохимики активно взялись за работу и всего за полгода провели исследование радиоактивности вод и горных пород района Кавказских Минеральных Источников. [16]

На 1941 год Академия наук планировала значительно расширить круг исследований. Физики Ленинграда и Харькова должны были выяснить механизм деления атомов урана и разработать методы разделения его изотопов. Геологам и геохимикам поручалось отработать методы поиска месторождений урана на практике в различных районах СССР. Однако война нарушила все планы.

Значительная часть ученых ушла в действующую армию и пала в ходе сражений. Другая забросила урановую проблему и занялась работами, необходимыми для фронта. И. В. Курчатов и А. П. Александров разрабатывали методы размагничивания корпусов кораблей и чуть не погибли в осажденном Севастополе. Ю. Б. Харитон и Я. Б. Зельдович совершенствовали обычную взрывчатку. А. Д. Сахаров на уральском заводе придумывал один за другим методы контроля качества корпусов артиллерийских снарядов… А в это время на Западе работа по созданию атомной бомбы шла уже полным ходом.

После испытания первой советской атомной бомбы И. В. Курчатов как-то сказал:

— Все это могло произойти и раньше, если бы не было нелепой двухлетней заминки. В конце концов размагничивать корабли могли и без нас…

В то время, как все работы по урановой проблеме были свернуты, руководители внешней разведки, отвечавшие перед Сталиным за научно-технический шпионаж, не забыли об атомной бомбе.

Сталин еще в начале 30-х годов требовал от внешней разведки вести настоящую охоту за техническими и научными новинками, которые разрабатывались в наиболее развитых странах Запада. Использовалась любая возможность, чтобы получить преимущество в гонке вооружений, развернувшейся в Европе после прихода Гитлера к власти.

Промышленным, научно-техническим шпионажем занимались внешняя разведка НКВД, Главное разведуправление Генерального штаба и стратегическая разведка. Агенты последней, глубоко законспирированные за рубежом, выходили, минуя аппарат, на Берию, фактического руководителя всей советской разведки. В его кабинет на Лубянке стекалась информация из самых разных стран мира. Многие технические новшества Запада выкрадывались, копировались, при возможности модифицировались и производились в СССР, но уже под другими наименованиями.

К весне 1942 года советская разведка располагала информацией о крупномасштабных мерах, предпринятых правительствами Англии, США и Германии по созданию атомного оружия. Отдельная, большая по объему записка была составлена для информирования Сталина о состоянии дел по урановой проблеме в Великобритании. [17] Напомним, что еще ранее, в ГКО, Сталину и Курчатову писал о необходимости начать работу по созданию атомной бомбы Г. Н. Флеров, а в апреле 1942 года к Сталину с аналогичной просьбой обратились академик А. Ф. Иоффе и уполномоченный Государственного Комитета Обороны В. С. Кафтанов.

Сегодня мы уже располагаем текстами этих документов. Анализ их содержания показывает, что заставить Сталина немедленно действовать они не могли. Слишком незначимой была содержащаяся в них информация по сравнению с прямой и страшной угрозой по-прежнему нависавшей над Москвой со стороны вермахта. Но насторожить эта информация, стекавшаяся к Сталину из разных источников, вполне могла. Он дал указание обсудить этот вопрос на заседании Государственного Комитета Обороны с участием академиков А. Ф. Иоффе, Н. Н. Семенова и В. Г. Хлопина. Возможно, Л. П. Берия убедил Сталина обратить внимание на этот вопрос. Став незадолго до этого заместителем председателя Совнаркома СССР, нарком НКВД курировал производство боеприпасов и не мог не понимать огромных преимуществ принципиально новой взрывчатки.

Видимо, Берия что-то смог внушить Хозяину и тот решил выяснить мнение авторитетных для него ученых.

Заседание комитета началось с лаконичного вступления Сталина. Он предложил заслушать сообщение Берии о данных разведки по созданию атомного оружия на Западе. Для членов Государственного Комитета Обороны даже сама терминология доклада была непонятной. Объективную оценку услышанному могли дать только приглашенные ученые. Из всех троих Сталин лучше знал и ценил главу советской школы физиков, которого так и называли "папа Иоффе". После информации Берии Сталин обратился к академику: