— Янтарь?

— Да! Местные называют его сцелом.

Айстис в удивлении стоял между глыбами мрамора и блоками известняка с лицами богов, высокими глиняными и медными кувшинами, золотыми ликторами и заржавелыми мечами.

— Эти камни именуются ципуми, что значит «солнечный алтарь». На них курили фимиам при поклонении солнцу. А этот ципуми носит знак богини Тиннит. Видите треугольник с диском и перевернутым месяцем? Древние жители этого города поклонялись ей больше, чем другим богам. Сейчас, когда не стало моей жены, я заинтересовался всем, что она собрала, и обнаружил немало интересного! Вот, смотрите, мужские и женские маски. Женские — таинственные, мужские — искаженные. Злые улыбки! Что бы это означало? Или вот изделия, похожие на жука, их именуют скарабеями… Как они искусно украшены!

Айстис перебирал скарабеев, вырезанных из горного камня, и снова удивился, увидев одного, изготовленного из янтаря.

— Откуда люди, жившие в этих местах, доставляли сцел?

— Кто их знает! Ведь карфагенцы далеко плавали, много путешествовали. Даже из тех краев, что по ту сторону Песков, на юге, где живут лишь черные люди, они получали золотой песок и олово, а с севера привозили серебро. Возможно, они и сами путешествовали к тем зверям с человеческими руками, которые охраняют янтарь на севере. А может, менялись с латинцами или этрусками, которые жили на севере. Ведь это давние времена! Жена говорила, что этот скарабей изготовлен из сцела более тысячи лет назад… И посвящен он богине Тиннит, а может, ее мужу, богу плодородия Баал-Хаммону.

— А почему у бога такая широкая рука?

— Это и есть бог Баал-Хаммон. На эту руку клали грудного ребенка, а затем разводили огонь…

— И?..

— И ребенок падал с этой руки в огонь…

— Какие злые люди!

— Ведь я сказал — дикари! Этот обряд имел многовековую традицию и назывался тоф — жертвоприношение. Каждый год, в ту ночь, когда луна самая красивая, Баал-Хаммону приносили в жертву самых красивых младенцев, родившихся в данном году. Позднее сжалились над своими детьми и стали приносить в жертву детей, купленных у других народов. Говорят, из-за этого и погиб Карфаген. Боги, мол, разгневались и не простили людям страшный обычай.

Айстис задумался. О скольких различных верованиях он услышал за время своего путешествия! И все стараются напугать людей, убивают их. Какие злые боги! Юноша вспомнил сумрачный взгляд Перкунаса, черепа у ног Патоласа и вздрогнул. Как он посмел наговаривать на своих богов? Это добром не кончится! Мысленно он стал просить у них прощения.

Квестор продолжал рассказывать о местных обычаях, приглашая пожить у него в гостях, предлагал совсем не ехать в Пески. Внезапно он умолк, заметив на пальце Айстиса кольцо.

«Тайный проверяющий! — пронзила его мысль. — Боги милостивые, как я раньше этого не заметил! Сколько всякого наговорил! Что теперь будет? Узнают в Риме, что я собираю памятники варваров! Голову отсекут! Все отнимут или бросят в Карцер! Нет, нет! Нужно избавиться от этого легионера… Видимо, он специально подослан, чтобы меня погубить! Не выйдет!»

А вслух квестор сказал:

— Впрочем, если вы желаете, можете ехать. Завтра мои люди отправляются в Тамугади…

Всадники ехали целый день и лишь под вечер, когда на равнину, поросшую пожелтевшей травой, стали опускаться густые сумерки, остановились на отдых.

Двенадцать человек, с которыми Айстис ехал в построенный римлянами город-крепость Тамугади, изъяснялись между собой на языке, которого он не понимал. На юношу никто не обращал внимания, и он не стремился вступать в разговор с сопровождающими. На ночь Айстис устроился неподалеку от костра. Под голову он положил попону, которой днем покрывал коня, — седлами тут никто не пользовался. Засыпая, Айстис услышал вдали рев зверей. Но он так устал за день, что и рев ему не мешал…

Проснулся Айстис от острого чувства жажды. Он попытался встать — и не мог! Оглянувшись, юноша понял, что лежит на песке в полном одиночестве, а его руки и ноги перетянуты жесткой полоской кожи.

Вокруг не было видно ни одного живого существа. Да и места казались совсем не те, где они остановились на ночлег. Там простиралась равнина, поросшая коричневатой травой. А здесь, сколько хватало глаз, одни лишь пески! Они были в постоянном движении, переливались, словно вода, небольшими волнами, которые набегали друг на друга и останавливались у тела Айстиса, которое преграждало им путь. Но ног уже совсем не было видно: их заносило песком…

Айстис испугался: еще немного, и песок поглотит его с головой! Он набьется в рот, в глаза и похоронит навеки в этой желтой пустыне, где, кроме него, ничего больше не видно! Ни травинки, ни кустика, не говоря уже о дереве…

Чем выше поднималось солнце, тем злее его лучи жгли землю, тем сильнее мучала жажда. Окончательно придя в себя, Айстис понял, что, если он не придумает, как спастись, бог Патолас вскоре примет его в свое подземное царство. А если не удастся найти хоть каплю воды в этих песках? Так и придется блуждать после смерти по чужим землям. Никогда уже не увидит он своих родителей, Угне… Нет, нет! Необходимо действовать!