Бросив работу, опершись о кресла клиентов, парикмахеры смеялись. Отсмеялись было, но увидали невозмутимое выражение лица рассказчика — и снова захохотали. Хватаясь за животы, хлопая себя по ляжкам, они приветствовали хохотом возвращение старого знакомого, с которым, бывало, смеялись прежде. Джон Генри никогда не отличался в спорте, умом не выделялся, с девушками не хват, в счете не быстр, но зато всегда был мастак смешить. Что до смешных историй, тут он мог переплюнуть и черта в ступе. Джон Генри, чудила Джон Генри вернулся.

 — Что теперь думаешь делать, Джон Генри? — Уж кто-кто, а Баламут умел спросить напрямик.

 — Не знаю еще. Пока что поживу на пособие дядюшки Сэма, — Джон Генри отвернул рукав, показывая ожог от напалма. Случайно обронили около его взвода. Огненное желе с небес — подарок от какого-то дерганого летчика, своего. — Дядюшка Сэм кой-чего мне задолжал, верно ведь? — Посетители парикмахерской подались вперед и, нахмурившись, разглядывали безобразные рубцы.

 — Заводу, я слыхал, требуются люди, — заметил Эрвин.

 — А я не больно-то туда тороплюсь, — отозвался Джон Генри. Надо говорить с оглядкой: из тех, кто здесь сидит, многие как раз благодаря металлургическому заводу и имеют пусть хилые, но счета в банке, деньги на выплаты по ссудам, на врачей да колледж для детишек. — Ну, в общем, думаю пока. На четыре года я отстал, теперь нагонять надо, и неохота мне вкалывать на заводе за шиш с маслом. Что неохота, то неохота.

Баламут заметил: глаза Джона Генри застыли, взгляд сделался отсутствующим. Какая-то другая жизнь простиралась перед ним. Хотя посетители парикмахерской про себя согласились с Джоном Генри насчет завода, им не понравилось, что он сказал такое вслух. Им-то выбирать не приходится. Надо по ссудам выплачивать. В наступившей тишине Баламут снова правил бритву, что-то напевая себе под нос. Дорога домой — дело долгое, и Джон Генри, видать, еще домой не вернулся. Может быть, и вообще возвратиться не сможет. Баламут знал многих, кто так и не смог.

 — Эй, читал кто на днях про Али — говорит, он мог бы отделать Джо Луиса и Джо Фрезера [34] одной левой с завязанными глазами в телефонной будке…

Дымок «травки». Для легких он не вредней, чем дым с пылью на заводе — работяги наглотаются его, а потом отхаркивают с мокротой, как отец и братья Джона Генри, к примеру. Заводские работяги — люди крепкие, по сорок лет в том дыму корячатся, за это получают от начальства бесплатно дешевые часики — а потом кашляют до посинения на крыльце дома или в постели, да так и не могут откашляться. Джон Генри стал торговать дымком, к которому тянутся люди более ушлые — дымок этот дает им потягаться с охранниками вселенной, покататься с комфортом на падающих звездах, как на шикарных лимузинах. Славная, легкая штучка этот дымок.

Пусти по кругу, Джон Генри. Ребяткам малость полегчает. На другой день все и началось — с пары порций для затравки. Подарил бывший солдат из городка по соседству — подарил Джону Генри и его городку. Двое дружков солдата — Такер и Арт — потом пособят Джону Генри, будут доставать эту штуковину. Они бывали в большом городе и знают, что к чему.

 — Вот тебе, Джон Генри, клевая эта хреновина, попробуй.

Полночь что полдень, и огненная луна в небе, а они сидят в машине Такера на стоянке перед бильярдным залом. Это квартал Стрип — бильярдный зал, бакалейный магазин, прачечная-автомат, бар, заброшенная типография, — квартал, который расцвел, пока Джон Генри на войне был. Мимо медленно проезжают, грозно поглядывая, полицейские простофили. Арт дохнул на них дымком, пройдоха Арт, без зубов, глаза слезятся.

 — Простаки никогда не слыхали про марихуану, а не нюхали и подавно.

Танцуй же, танцуй чудно и душевно — выходи, город, толкаться — танцевать под луной. Эй вы, угрюмые, нудные супруги, вылезайте-ка наружу, что прячетесь за ставнями, — вы ж все вокруг ненавидите и даже свои отражения в зеркале! Слыхали, что говорит про дымок хитрюга Дженет — она от него так и млеет, будто нездешние пальцы гладят ей грудь и ляжки? За такое блаженство она даже купит Джону Генри костюм. Танцуй, танцуй. Не его вина, что боги войны, отгрохотав, умерли и на их место скользнули ангелы удовольствия.

Из родительского дома Джон Генри переехал на квартиру, затем устроился на завод. Для виду, впрочем. За заводской оградой глядела в него смерть — его собственная, медленная. К Джону Генри подходили молодые рабочие, умоляли угостить. В обеденный перерыв он раздал им самокрутки, тонкие, как зубочистки, по доллару штука, — пусть балуются. Потянулись в его сторону и работяги посолидней, постарше. По вечерам, как водится, эти накачиваются джином да виски — наскучило малость. Он поможет им скрасить вечера нелегких дней.

Благая весть быстро разнеслась по заводу. Джону Генри сказали: надо, мол, заглянуть в кабинет одного из начальников. Лицо хозяина кабинета одутловатое, в прожилках — от возлияний. Усмехнувшись, он потряс Джону Генри руку и тут же перешел к делу. Он кое-что слыхал о Джоне Генри (всюду стукачи, подмазываются к начальству!), так, может, он и ему поспособствует. Со своей стороны обещает повышение и в обиду не давать. Пожали они друг другу руку, и весь оставшийся день Джон Генри ходил по заводу посмеиваясь. Верно он вычислил здешних начальников: этим порядочным христианам на склоне лет охота нацепить одежонку повольней, бороду отпустить, секретаршу по заду хлопать. Джон Генри будет проводником в блаженные небеса и для них.