Шрифт:
Элисон в смятении затрясла головой:
— Эй, стоп!
Зажмурившись, она с пугающей отчетливостью увидела светлобородого мужчину в белом свитере с высоким воротом и в офицерской фуражке; лицо искажено яростью; рядом торчит какая-то серо-стальная цилиндрическая штуковина, возможно перископ. Элисон быстро открыла глаза: дельфин беспечно скользил вдоль аквариумных стен.
— А как же любовь, и жизнь, и вообще? — взмолилась она. — Вы говорите такие жестокие вещи!
— Элисон, детка, все едино. Без жестокости нет любви. Ведь обладать знанием — истинным знанием — и выполнять свой долг — значит следовать закону кармы. Если ты убьешь кого-нибудь, подчиняясь вселенской воле, то убьешь худшее в самой себе. Это акт любви.
В следующее мгновение Элисон опять увидела бородатого. Призрачный подводный свет, отраженный какими-то неизвестными дьявольскими орудиями смерти, освещал перекошенное злобой лицо.
— Знаю я тебя! — в ужасе закричала Элисон. — Ты фашист!
На сей раз в морском голосе не было ни обаяния, ни мягкости:
— Ваша цивилизация довольно забавна. Однако с ней пора кончать.
— Фашист! Наци! — сдавленно хныкала Элисон.
— Успокойся, — протянул дельфин, а музыка зазвучала тише и нежней. — И выслушай формулу истинного знания. Не забудь, повторяй ее каждый день.
Теперь-то разгневанная Элисон ясно различала фальшь и издевку в лицемерно-слащавой интонации:
Вот моря повеление: вам предопределение — в смиренном преклонении.Эти слова захлестнули ее, вновь и вновь с тупой монотонностью отдаваясь в каждой клеточке ее существа.
— Дерьмо собачье! — закричала Элисон. — Дешевка!
А говорит-то не дельфин, вдруг заподозрила она. Наверное, это человек в свитере с высоким воротом. Только где же он? Может, притаился где на краю космической черной дыры? А может, и на перископной глубине в нескольких милях от Саусалито? Или — страшно подумать — его хитроумным способом уменьшили и запрятали в дельфина?
— На помощь! — слабо позвала Элисон.
С риском окончательно свихнуться она рвалась в привычное измерение. Ведь нужно срочно кому-то сообщить.
— Я тут влипла в какой-то заговор, — доложила она. — Или меня обрабатывают по фашистскому рецепту морские свиньи, или у побережья торчит супернацистская подлодка.
Элисон вконец обессилела; пошарила в вязаной сумочке, нашла сигарету и закурила. Ну, напала какая-то морока, сейчас пройдет, уверяла она себя, глубоко затягиваясь. А вообще-то так и окочуриться недолго. Она дрожала и старалась не глядеть на аквариум.
Немного погодя Элисон обнаружила: глазевший на нее молодой человек успел обойти весь зал и стоит рядом.
— Клевые рыбы, — заметил молодой человек.
— Подождите, — попросила Элисон. — Постойте минутку. Что же это такое было?
Молодой человек широко ухмыльнулся и стал похож на сурка.
— Что, совсем забалдели от рыб, а? В полном отрубе?
Через плечо у него висел фоторепортерский кейс, на руке — черный плащ.
— Не понимаю, о чем вы, — ответила Элисон, внезапно проникаясь отвращением.
— Да ну? А вид у вас был сильно задвинутый.
— Вовсе нет, — твердо произнесла Элисон, заметив, что Ио встала со скамьи и направляется к ним.
Ио потянула Элисон за длинную юбку; молодой человек все еще стоял рядом.
— Хочу уйти, — заявила дочь.
Молодой человек вновь расплылся в улыбке; чтобы разговаривать с Ио на равных, он быстро присел на корточки.
— Привет, малышка. Меня зовут Энди.
Ио взглянула на Энди и попыталась убежать. Но Элисон держала ее за руку, Энди схватил за другую.
— Я делал картинки, — сообщил он, — с рыбок.
Ио спряталась за мать, он наклонился к девочке, и прямо перед Элисон оказался расстегнутый кейс.
— Тебе нравятся рыбки? — не отставал Энди. — Правда, они клевые?
В кейсе лежали рядышком два объектива «Никон». Элисон отпустила Ио и быстро вытащила объектив из кейса. Пока Энди допытывался у девочки, почему она такая застенчивая, Элисон сунула объектив в вязаную сумочку. Энди уже хотел подняться — Элисон схватила второй объектив и судорожно прижала его к бедру.
Выпрямившись, Энди перевел дыхание и спросил:
— Как насчет покурить травки? Только сначала мне надо пощелкать в Музее искусств. Составишь компанию?
— Простите, я приглашена на обед.
— Чего так круто? — От удивления Энди даже сморгнул.
— Круто? — переспросила Элисон. — Можно и покруче. В этом аквариуме, Энди, по горло всякой омерзительной дряни. Разные недоразвитые твари — абсолютно жуткие и бредовые. Так вот, самое мерзкое и бредовое здесь — это вы, Энди.
По залу прокатился взрыв хохота. Элисон вдруг поняла, что смеется она сама. Стиснула зубы.