Шрифт:
Мишка попытался приподнять голову и чуть не заорал в голос — все тело казалось одной сплошной раной… а где не раной, то синяком. Кто-то поддержал ему голову, и голос опричника Марка тревожно спросил:
— Минь… боярич, ты как?
— Живой вроде бы… помоги сесть.
— О, дядька Семен, гляди, очнулся этот! А как он на меня кинулся! Бешеный какой-то!
— Хе! Дырка сзаду, так его так и кличут — Бешеным Лисом… как прадеда его, значит. Ну перепутал немного, так где ж там разбираться было, сам же все видел.
— Ничего себе «немного»! Чуть не зарубил! Хорошо, Пинька его вовремя…
— А ты тоже хорош, дырка сзаду! На хрена ж по голове было бить? У него и так… на-ка, вот, глянь шлем его. Усекаешь?
— Да, постучали…
— То-то, что постучали… но верткий, дырка сзаду! Ни одного прямого удара, все вскользь!
Мишка с помощью Марка сел и попытался открыть глаза. Уже рассветало, и свет показался нестерпимо ярким. Голова гудела, но ни тошноты, ни головокружения… даже странно.
— Воды дай. Что с ребятами?
— Четверо…
— Убитых?
— Живых. Остальные… — Марк не договорил, но Мишка все понял и так.
— Блин… мать… двенадцать было… Господи, дети же еще!
— Боярич… на, испей…
— Да пошло оно все! Суки!!! Детей!!! Всех… падлы! Огнем и мечом!!! Порох сделаю, все княжество напалмом выжгу!!! Пирамиды из голов…
Мишка кричал что-то еще, пока вода, выплеснутая на голову сразу из двух ведер, не прервала бессвязные крики, перемешанные с матерщиной двадцатого века.
— А ну, еще раз, дырка сзаду! Не жалей.
На Мишку снова обрушился холодный душ, он закашлялся и, кажется, начал успокаиваться.
— Еще раз! — опять скомандовал Семен.
— Не надо! Все уже, все!
— Ты гляди у меня! Колдовать он тут будет, дырка сзаду! Понабрался волховства, етить тя в грызло. Все равно не оживишь ребят, хоть весь исколдуйся!
— Да не колдовал я…
— А то я не знаю! Не колдовал он… пурамиды из голов… Тьфу!
Мишка отвернулся от Семена и обвел глазами ладью. Лучше бы не смотрел! Все было залито кровью так, словно ею поливали из шланга. Прямо напротив Мишки лежал ратник Петр с перевязанными головой и обеими руками. Чуть дальше один из огневцев что-то делал с животом Егора, а тот сиплым голосом не то ругался, не то давал советы. Под остатками изорванного тента лежали… Мишка не смог заставить себя смотреть, отвел глаза и снова наткнулся на взгляд Семена.
— Ну налюбовался? Говорил же я, на берег… гм, дырка сзаду…
Кормщик заткнулся, не договорив, и начал с преувеличенным вниманием рассматривать что-то на проплывающем мимо берегу.
— Марк, кто из ребят выжил?
— Никон, Сергий и мы с Тимофеем. Все раненые… Да, еще Глеб с Софронием, но они еще раньше ранены были, сидели под помостом, так им ничего… Еще Тарас дышит, но… не довезем, наверное.
«Так, выжили опричники и урядники. Случайность или все-таки показатель? Для опричников, наверное, да».
— С тобой что?
— Да мне ногу копьем прокололи, а потом ошеломили… [17] не помню ничего. Очнулся, когда уже все кончилось.
— А Тимофей?
— С ним плохо, но говорят, что может выжить. Ключица перерублена. Совсем бы зарубили, но он самострел успел подставить…
— А урядники?
— Не знаю. Отсюда не видно, а подойти не могу, мне же ногу…
— Понятно… Дядька Семен, а что с ратником Петром?
— А? Ах с ним-то? Ну двух-трех пальцев недосчитается, это точно, а с глазом не знаю, да и голове тоже досталось. Вот Егору, кажись, повезло. Тот бугай, которого ты кистенем приголубил, ему живот-то не сильно порезал — так, поверху только. Но потом его чем-то опять в то же место ударило… на вид-то страшно, а на деле неопасно.
17
Ошеломить — ударить по шлему. В переносном смысле — оглушить.
— А Гунька?
— Гунька? Гунька молодец, дырка сзаду! Гунька витязь! Как размахался веслом, так к нему и подойти боялись! Из лука стреляли раз пять, наверное. Попали два раза. Ухо порвали и… хе, дырка сзаду, как у меня, только с другого боку! А я, хошь верь, хошь не верь, без единой царапинки. Сидел вот здесь на половине задницы да постреливал. Карась только вот… Эх, Карась, Карась… ведь не хотел же я его брать, как чувствовал…
«Вернется только половина… Откуда он знал?»
Туман, как и предсказывал покойный Карась, действительно пал на реку перед рассветом. Кормщики не решились идти дальше, и ладьи, собравшись в одном месте, приткнулись к берегу. Первым к Мишке явился Демьян. Левая рука у него была перевязана — укусил полочанин, которого Демка резал наощупь еще в первой ладье. Впрочем, это он объяснил Мишке уже потом, а поначалу просто потерял дар речи, увидев, что стало с экипажем Мишкиной ладьи в результате абордажного боя. Такую же, даже еще более острую, реакцию продемонстрировал и подошедший чуть позже Артемий — когда он отвернулся от тента, которым были накрыты тела убитых отроков, лицо его было белым как мел, подбородок трясся, а правой рукой он судорожно делал жесты, в которых только с большим трудом можно было опознать крестное знамение.