— Здравствуй, Степан, друже мой верный, сколько ж годов мы не виделись с тобой? — Не дождавшись ответа, продолжил: — Поди, не меньше двенадцати лет прошло, как ходили вместе с тобой в поход на ляхов. У меня как раз перед походом Марийке два года исполнилось. Помнишь, друже, мы еще сговаривались, когда после похода в Киеве гуляли, детей наших повенчать, как вырастут? — Атаман помолчал; вспоминая былые годы. — А не твой ли это сын сидит связанным, Степан? Дюже на тебя схож. Знакомь нас, Степан. Как-никак, зятем мне мог стать цей казак. Да, видать, не судьба.

— Не трави душу, Иллар, ни себе, ни мне, делай что должно, — угрюмо сказал Степан, не глядя в глаза.

— Нет, друже, долгий будет у нас разговор. Долго не виделись, и только Господь знает, когда и где свидимся в следующий раз, — хочу наговориться с тобой, Степан, напоследок… Спасибо вам, братья, за подарок ваш дорогой. Что привезли ко мне друга моего давнего, друга сердешного, которому верил, как себе. — Его голос едва заметно дрогнул.

Атаман поклонился нам в пояс, смахивая рукавом слезу, выступившую на глазах. Видать, холодный днепровский ветер мазнул атаману по глазам и по душе, заволакивая мир набежавшей слезой.

Мы все угрюмо молчали, примеривая на себя его горе, и в который раз мне вспомнилось: «Боже, защити меня от друзей, с врагами я справлюсь сам», — и в который раз я увидел в этой простой фразе новую грань.

— Богдан, скачи так, прямо в лес, там найдешь Сулима с нашими лошадьми и с мурзой татарским, ведите их сюда. Мурзе сейчас от радости голову срублю, чтобы в следующий раз лжи не баял, тай дальше поедем.

Не совсем понимая, то ли это шутка такая, то ли правда, решил я попытаться спасти мурзу: нельзя так грубо поступать с информационными носителями, удары острым железом им очень вредят.

— Батьку, пощади мурзу, его если с каленым железом поспрошать, он много нам нужного скажет.

— Шуткую я, Богдан, — мрачно ответил атаман. — Веди, не бойся, а мы пока со Степаном молодость нашу вспомним.

После этой фразы мне не стало яснее, какая судьба ждет бедного мурзу, и оставалось только молиться, надеясь на Небеса. Когда мы выехали из леса и Фарид обратил внимание на новых спутников, которые к нам присоединились, тень растерянности и досады на миг мелькнула в его глазах. Подъехав к нему, тихонько шепнул ему на ухо: «Спи, спи, ты ведь уже дал три медяка», — и с удовольствием отметил, как наливается злобой его взгляд, обращенный ко мне. Кажется, он наконец понял, что я имел в виду все это время.

— Заблукали твои дозорцы, Фарид, видно, плохо ты им рассказывал, где вы свидеться должны. Но ничего, Бог добрый, встретили их наши казаки, не дали мимо проехать. — Атаман встретил нас ироническим взглядом.

— Не захотел ты по-доброму, Фарид, ничего, мы и по-другому умеем. Скоро увидишь — дай до места доедем.

Голос атамана, да и он сам, был спокойным и усталым.

— Хотел я, казаки, уже к дому вас вести, да придется нам завтра к соседям путь держать: их казаки — пусть они их судят, — неожиданно обратился к нам Иллар, как будто совета спрашивал.

— Против нас они пошли, с татарами в сговор вступили, по закону мы их карать должны, Иллар. Приедем завтра к Пылыпу — он то же самое скажет. Не трави душу, Иллар, ни им, ни себе. Не хочешь сам — давай я их порешу, — мягко возразил Непыйвода, и казаки одобрительно зашумели. Никому будущий визит к соседям не сподобился.

— А к Пылыпу Довгоносому я казака пошлю с весточкой: будет у него интерес — сам к тебе приедет на мурзу посмотреть и с нами потолковать.

— Кто еще сказать хочет? — обратился к нам атаман.

— Добре Непыйвода сказал, так делай, батьку, — дружно зашумели казаки.

— Будь по-вашему. Развяжите их.

Развязанные казаки слезли с лошадей, под руководством Степана сняли с себя верхнюю одежду и сапоги. Первым к атаману подошел Степан.

— Нет мне прощенья, братцы, одно вас прошу: семью мою за грех мой не карайте, нет на них вины — никто про то не знал.

— Если нет на них греха, никто их не тронет, Степан, в том я тебе слово даю, — сухо заверил его атаман.

Степан, повернувшись боком, стал перед ним на колени и склонил свою чубатую голову.

— Прощай, друже, — тихо промолвил атаман, свистнула сабля, и Степанова голова, недоуменно моргая глазами и шевеля губами, откатилась и замерла, упершись застылым взглядом в высокое морозное небо.

Вторым подошел невысокий чернявый казак лет тридцати, он истово молился и целовал большой медный крест, висящий на его шее.

— Простите, если можете, братцы, нечистый меня попутал, — сказал казак, становясь на колени.

— Бог простит, — ответил за всех атаман, и вторая буйная голова покатилась по пожухлой осенней траве.