Шрифт:
Fade in: ежегодный ритуал. Национальные танцы на Главной Сцене столицы империи. Елейно-заздравные блеянья очередного Бюль-Бюль-оглы.
Средний план: конвейер. Работницы фабрики. Косы и зубы. Глянец значков. То, что угадывается под комбинезонами: затхлость тел, застарелость болезней.
Средний план: давка в пристанционном буфете. Тридцатилетние старухи с детьми и внуками. Расширяя границы оптики, в ноздри прет удушающий запах отработанных тел, злая, усугубленная зноем, гнилостная вонь выделений. Они плохо смываются тепловатой водой арыка. Мешки. Полосатые торбы. Узлы.
Арык: источник дизентерийного, а также холерного заражения города, ежедневно кишащий головами детей и свиней. Close up: зубочистка, золотая фикса и бриллиантовый перстень начальника краевого санэпиднадзора.
Дальний, заглушенный грохотом поезда, крик одичалого муэдзина. Мечеть с фанерной вывеской: «МУЗЕЙ ОТЫИЗМА». Плакат с диаграммой: повышение надоев ликеро-водочных изделий и рост поголовья населения. Резкий запах нефти. Небеса цвета индиго. Апокалиптический вздыб «лисьих хвостов» из труб химкомбината.
Продовольственный магазин. Close up: очень белые вши на черной, уложенной «корзиночкой», косе продавщицы. Горстка захезанных фиников в углу пустой полки. Мухи.
Очередь. Жены, истощенные бессчетными родами. Аммиачная вонь мочи в драгоценной тени киоска. Здесь же: слизистое месиво гнилых дынь, куриных кишок, хлебных корок. Собаки.
Площадь. Первый секретарь горкома возлагает венок. Охрана. Телекамеры. Охрана. Толпы представителей населения резко отжаты за ограждения.
Полоска берега. Вечер. Мечты о волшебных странах к юго-востоку. По эту сторону яви: ржавые конструкции заброшенной нефтяной вышки. Закат. Собаки жуют бумагу со следами фекалий.
Никогда я не был на Босфоре. Да и в этой республике, при впадении Куры в Каспий, тоже не довелось. Как и в верблюжьих республиках Средней Азии, что хороши для туристов широкого спектра, от демонстративно не мытых до подчеркнуто выбритых. О да: Регистан, Тамерлан и «родина хлопка». Но Бог не создал меня туристом. Я просто честный путешественник, который не знает, вернется ли он назад.
«Не довелось побывать?» Разве это про меня?
Мне братственно близок мой бывший компатриот, что темною ночкой был таков — прямо с борта теплохода «Ильич» (не Чайковский) — в воды открытого океана. Ни лодки, ни страховочного жилета. Живая молекула (тело) возвратилась в бульон жизнеродной среды. Три дня в голой стихии вод и небес. Главный страх: как бы «Ильич», не ровен час, за ним не вернулся. По прибытии (!) на остров к каким-то аборигенам был мгновенно избит и сдан в руки локальной полиции. Сейчас живет там, где всегда считал нужным жить, и занимается тем, чем считает нужным.
Артикулировать трюизмы — в равной степени совестно и несуразно. Но если очень хочется, то можно: только такому человеку свобода и впору. И цена за нее — единственно верная. Неловко также произносить, что свобода — элитарное лакомство избранных. А для масс уготован некий набор сугубо теоретических знаний вроде цитат: «Лишь тот достоин счастья и свободы…» Ну а Кура, как и Волга, впадает в Каспийское море…
Это я к тому вспоминаю, что если б решение поехать («к жемчужине Кавказа, озеру Мингечаур» или «к неповторимым, ручной работы, коврам таджикских мастериц») было мной принято, то последовало б и действие. Но естественное решение было прямо полярным: не бывать. Раз над куполами мечетей болтаются на палках выцветшие портянки уж не знаю какого по счету Рима…
Двойная деспотия — штука ужасная, даже (именно) с эстетической стороны. Представим себе бессмысленную козу, кою во все дырки харит пахан со своею сивушной шестеркой…
Насилие заражает биосферу тотально, как радиация. Какие там, к чертовой матери, тюбетейки и персики, какие Бахчисарайские фонтаны, гаремы, шальвары, пиалы, «корабли пустыни» и прочая сувенирная дребедень! Все здесь загажено, все пропитано насилием в самой грубой и беспощадной форме. Это море развращено и отравлено. Пресловутая «даль барханов» заражена до самого горизонта. Даже небо давно не девственно, оно тоже изнасиловано — и вдобавок до самых глубин развращено хамским принуждением безучастно наблюдать картины насилия и разврата. А горы! Эти их «белоснежные шапки»! Какая уж там белоснежность!.. Словно фата, что, в потеху сатрапам, напялена на употребленных всем легионом «красавиц Востока»… Ох, земля! Нечего изображать целку! Спрячь подальше жалкие свои пиалы и тюбетейки! Ни о какой «самобытости» не может быть речи, когда тебя, вполне in cooperation, отхаривают шакалы местного разлива и пьяные легионеры!
Сцена 8
СНОВА ЖИЛИЩЕ
«Тебе нравится Шаганэ? Правда, хороший невеста?»
…Ах да, Египет. Где он, Египет? Господи Боже мой!
«Ну, я пойду».
«Уай?! Куда ты хочешь ходить?!»
«Домой».
«А диннер?! Сейчас будет диннер!! Имей свой диннер, и тогда ты можешь гоу хоум. Но ты можешь и стэй хир. Уиз ми. Уай нот?! Ты хороший, добрый, веселый, и ты бью-у-у-у-тифул!»
«Я пойду».
«Пожалуйста, ноу!»
«Спасибо, йес».
«Пожалуйста!.. Я еще никогда не иметь секс!..»
«Чего-о-о?!»
«Я еще ни разу не иметь секс».
«Тебе сколько лет?»
«Тридцать».
«И у тебя никогда не было герл-френд?»
«Нет».
«Почему?»
«Иджипшен библ очень строго: если ты иметь секс, ее отец тебя убивать. Если секс — он убивать или свадьба».
«А ты не хочешь жениться?»
«Я хочу! Я очень хочу иметь жена! Но мой отец умирать! Мой мать очень бедный! Два маленький брат — бедный. Маленький сестра — бедный. Я очень бедный в Иджипт! Я бежать сюда. Я был счастливый получить работа от родственник. Но май инглиш очень плохо…»