— Не учи, знаю. Ключи давай.

Дрюня ушел за ключами. Вернувшись, он бросил их мне.

— Держи. Когда тебе стволы подогнать.

— Через пару недель. Я должен отлежаться. Они мне по башке дали, сотрясение, наверное, я себе заработал. На дачу не приезжай, сам приеду и вообще, поаккуратнее будь. Если узнать об этих скотах будет тяжело — не рискуй, и не светись. Мало ли… Самое главное — я умер для всех. Меня никто не видел, кроме тебя. Эту политику и веди. Если спросят для кого стволы…

— Я скажу, для заезжих гастролеров, — закончил Дрюня за меня.

— Молоток. Я пойду, пока еще не слишком поздно. А то народ начнет ходить, еще увидит кто-нибудь.

Дрюня проводил меня до дверей. Я уже был на лестничной клетке, когда Дрюня догнал меня.

— Деньги забыл, — сказал он.

— Не забыл, тебе оставил.

— Да я взял уже сколько надо, и на пушки, и на похороны. Остальные забери.

Я сунул деньги в карман и пошел вниз.

— Пуля, ты это… Ты береги себя, — сказал Дрюня мне вслед. Я обернулся и посмотрел на него.

— Постараюсь, — ответил я.

Дрюня приехал через неделю, когда я спал. Спал я днем и ночью, поскольку состояние мое было далеко от совершенства. Часто меня тошнило, голова болела и кружилась. Я плохо ел и много спал, так как спать хотелось постоянно. Я проснулся поздно вечером, и спустился вниз, дабы сходить в туалет. Дача у Дрюни была замечательная — недостроенный двухэтажный домик и практически полное отсутствие людей. Соседние дома были уже почти все разобраны злостными мародерами, а вот дом Дрюни они почему-то не трогали. Дрюня рассказывал, что однажды он установил на огороде растяжку. Какому-то бомжу оторвало ногу, с тех пор на даче было тихо. Менты к Дрюне не цеплялись, поскольку про происшествие на даче по какой-то причине вообще не узнали, что подтвердило мое негативное мнение об их работе.

Дрюня сидел на первом этаже, привалившись к стене и слушая мой плэйер. На его лице было выражение полного блаженства. Я подкрался к нему и щелкнул по носу. Дрюня подскочил и вытаращил глаза. Я усмехнулся.

— На посту спишь, боец?

— Господи, Пуля! Меня чуть кондратий не обнял! Я же с балластом!

— Что слушал?

— "Арию". Не возражаешь?

— Нет. Плющило и таращило?

— Ага.

— Принес?

— А как же.

Дрюня подтащил ко мне объемную сумку. Я вынул из нее разобранную винтовку, завернутую в промасленную тряпку. Вслед за винтовкой я извлек из сумки завернутый в такую же тряпку пистолет и объемную коробку с патронами. Дрюня молча смотрел, как я собираю "Винторез" и проверяю пистолет.

— Пристреляй, — посоветовал он.

— Не учи отца стебаться, — ответил я, заглядывая в ствол винтовки. — Жрать будешь?

— Буду.

Я разобрал винтовку и сложил ее обратно в сумку, а затем собрал на стол нехитрую еду. Дрюня молча пододвинулся поближе к еде и начала есть. Мы молча жевали. О чем думал Дрюня, мне было неизвестно, но лицо его было мрачным. Мои же мысли были невеселыми.

— Ты узнал, то, что я просил?

Дрюня отодвинул в сторону банку тушенки и тяжело вздохнул.

— Такое дело, Пуля. Не получилось у меня. Задал я пару вопросов, а дальше не рискнул. Интерес нехороший появился. На меня косо смотреть стали. А парень, у какого я спрашивал, мне потом сказал: "Не суйся, мол, пока тебя не закопали самого". Извини.

— Ладно. Я же сам тебе говорил, не рискуй. Я уж сам как-нибудь. Моих похоронил?

— Ага. И родителей, и сестру… и тебя. На кладбище пойдешь?

— Потом. Когда все кончится. Если доживу.

Дрюня с сожалением посмотрел на тушенку, но доедать не стал.

— Ладно, пойду я тогда. Ты здесь останешься?

— Нет, разве что на сегодня. Утром уеду, чтобы тебя не подставлять. Ты больше в это дело не суйся.

Дрюня тяжело вздохнул и потопал к дверям. Проводив его взглядом, я забрал сумку с оружием и отнес ее наверх. Там я лег на свою раскладушку и долго лежал без сна, потом не выдержал, собрал винтовку и положил ее с собой рядом. Теперь мне было спокойнее. Я уснул почти сразу, даже голова перестала болеть. Только снов в эту ночь не было никаких, ни плохих, ни хороших. Организм усиленно требовал войны…

Приблудная собачонка, которую бойцы окрестили Маджахедом, скулила, словно чуяла беду. Ни здоровенный кусок тушенки, ни ругань не помогали. Пес скулил и косил своим загадочным взглядом на Кузнецова. Недавний капитан, а теперь уже майор, недовольно посмотрел на пса, поминая недобрым словом его маму, и поднялся. Пес наверняка хотел по своим собачьим делам. Однако собака на улицу не пошла. Она продолжала сидеть у кровати Тулина и скулить.

— Ушел и тебя оставил? — спросил Кузнецов. — Так на задании он. Скоро придет.