3 декабря. Кремль, Ивановская площадь.

— Ты что, хулиганить сюда пришел?

— Нет.

— Тогда слезай с пушки!

— Кто им это разрешил?

— Я разрешил.

— Ну и что тут хорошего?

— А что тут плохого?

4 декабря.

— …Так все же — вам «воздух» нужен или работа?

— Работа. Воздух — нет, я к этому равнодушен, в общем. И печатанье — не важно. Я не мог работать, у меня не было времени. С утра на службе в библиотеке. Я не могу и не хочу работать, как вы, по ночам, в свободное от службы время. Хочу работать. Я с детства был совершенно уверен, что буду путешествовать, для меня не существовало границ. Так и сейчас я твердо верю, что буду приезжать в Москву, и хотел бы застать здесь знакомые дома. В Риге-то я знаю, что все изменится.

5 декабря. «Нравственность, прилежное служение, усердие предпочесть должно просвещению неопытному, безнравственному и бесполезному» (Бенкендорф — Пушкину).

8 декабря. Отдел рукописей Библиотеки Ленина.

Информация парторга отдела Л. В. Т. о своей поездке в Америку:

— Уезжала я со слезами… нас пугали и штатские, и те, кому положено пугать…Я очень довольна, что увидела не только богатые виллы, но одноэтажную Америку, бедные запыленные домики. (Чем, собственно, довольна?)

Нью-Йорк — сверху зрелище величественное, но вместе с тем щемящее. Нет скверов. Там нет места ни романтике, ни человеческим чувствам.

17 декабря. «Бессмысленный гумор, который ни в чем не знает различия, мешает дело с безделием, ум с глупостью, грех со спасением» (Н. Надеждин).

20 декабря. Дом Кино на Васильевской.

По фойе двигались двойники уехавших. Прошел высокий Пятигорский, изрядно пополневший, в углу стоял и, широко улыбаясь, разговаривал с кем-то Эткинд с хорошо заросшей лысиной.

25 декабря. Свадьба в лабиринте «Арбата».

Невеста в фате, громко зовущая кого-то через весь стол.

Пьяный Ваня рассказывает про пятнадцатилетнего Кленова, 15 лет оттрубившего (после Бреста) в урановых рудниках Чукотки. «Сталин был сильный, авторитетный — а за его спиной делали».

Все бегут; все рассказывают на бегу, как ничего не успевают. Там, видимо, иначе — даже позорно объявлять другим, что живешь в загоне: значит, не умеешь жить. Там хвалятся благополучием, у нас — неблагополучием.

27 декабря. Из разговора:

— Важно, какая константа в основе. Я не уверен, что она [подразумевалась советская власть] была не нужна.

— А я — что она была нужна.

Январь.

Эти песни о том, как «тесен нам шар земной»…

Рассказ Антонины Петровны Оксман.

В 1935 году в Сестрорецке жили на одной даче, за рекой, Каверин и Оксман, напротив недалеко Тынянов. Тынянов приходил и читал им Зощенко.

В конце 1935 — начале 1936-го арестовали Жирмунского. Татьяна Николаевна Жирмунская рассказывала: следователь сказал, что дело его серьезно — грозит расстрел (немецкие диалекты!). Приехала в Москву. Крупская — подруга ее матери, поселилась у нее. Крупская передала Поскребышеву письмо. Сталин вызвал Вышинского и спросил. Вышинский прямо сказал, что он большой ученый. Выпустили.

Во главе ленинградского ГПУ (добавила А. П.) «стоял действительно шпион — и он был потом по справедливости расстрелян»…

…В те уже удалявшиеся годы почему-то было в большом ходу от Никиты, кажется, пошедшее выражение — «молочно-восковой спелости». Чем-то оно нравилось всем, что-то в нем видели эротическое.

Вот такими словами определили бы мы, наверно, в те годы рыжую, белокожую девицу, стоявшую в метро, вернее, почти не стоявшую, а все время бессильно валившуюся от хохота к своей блеклой подруге.

Плотный человек в черной шапке, с черной щеткой усов, почему-то с пачкой книг под мышкой неотрывно смотрел на рыжую и хохочущую. Чувственное волнение кавказца едва заметной тенью бежало по его лицу.

7 сентября. Молодые люди в блузах цвета хаки, на которых пряничной вязью выведено «Ярославль».

27 октября. Невозможно уже, кажется, видеть этих узбечек на снимках с сессии Верховного Совета. А ведь придется видеть всю жизнь.

…Шла программа «Время», человек с лживым и подвижным лицом комментировал американские оценки усиления нашей гражданской обороны, а соседка толстуха Алла комментировала излагаемое им:

— Ну надо же, а американцы — раздули, а? Раздули черт-те чего!

Господи, что можно было вместить в эти полчаса! Сколько событий — катастроф и веселых вещей — произошло за день в мире, а вся страна сидела и тупо глядела на эти жмыхи, отжатые сильной рукой.

3 марта…Околорелигиозные рассуждения хлопотливо стремились протащить те прогрессивные редакторы, которые вряд ли раздумывали — ну разве что пять — десять минут подряд! — над существованьем Божьим. Это была просто одна из запретных тем, продвинуть которую в печать — да нет, не продвинуть, но хоть удержаться на краю антирелигиозной пропаганды, не рухнуть в эту зловонную яму — было сверхзадачей наравне с несколькими другими.