Ближе к рассвету наша компания, усталая, но довольная, правда, чуть осипшая, потому что орали даже мы с Лушкой, отправилась спать. Отец качал головой:

– Никому спать не дали. Ну и шутники.

– Это не шутки, Федор, – вступилась за нас тетка, – они татар славно попугали. Только больше не получится.

– Почему?! – ахнули в один голос сестрицы.

Я не спрашивала, все и без объяснений ясно: татары переправятся и орать со стены не дадут. Это с той стороны стрелы не долетают, а ото рва долетят. Да и рвы они заваливать умеют хорошо.

Когда мы проснулись, солнце стояло уже высоко. Едва умывшись и перекусив, полезли на стены. Сестрички от меня не отставали, ведь я была уже опытным воином. Проблем при этом нашлось множество. Я все время ходила в мужской одежде, так привыкла, что и снимать не хотелось. Следом собралась переодеваться Лушка, и только вмешательство Андрея предотвратило появление еще одной стриженой в нашем семействе. Сестрица растерянно похлопала глазами на своего жениха и почти хлюпнула носом:

– Князь Роман Насте разрешает…

– Она косу обрезала раньше, чем с Романом встретилась.

Я хотела сказать, что ничего не раньше, но промолчала, потому что за Лушкой непременно последует Любава – и женская половина семьи будет явно опозорена. С меня спрос иной, я ведь «навернутая и долбанутая», как когда-то выразилась Лушка. Чего взять с девицы, у которой отшибло память после падения с лошади?

На вопрос – где татары, Анея усмехнулась:

– Вон за Другуской, куда им деться? Думаете, от ваших ночных воплей разбежались?

Татары не только не разбежались, они переправлялись на правый берег реки, ближе к нам. Вот гады, ни ночные кошмары, ни раскиданный чеснок, ну ничего их не берет! Конечно, просевший лед не выдержал и провалился, но татары быстро навели переправу из бревен взамен разрушенного нашими моста. Обидно, что базировалась она на наших же опорах.

Переправились они не все и делали это долго, до позднего вечера.

За это время я научила Любаву орать «Равняйсь! Смирно!» и еще кое-что. Вятич и Микула с нами развлекаться не пошли, только предупредили, чтобы из-за забора не высовывались, не то стрелу в лоб получить можно запросто. Это я знала и без Вятича, Рязань еще не забылась. И тут мне пришла в голову еще одна идея. К голосам и вою татары уже привыкли, а вот к усиленному грохоту вряд ли. И еще к голосу из-под личины, усиленному рупором.

Когда оба их стана и на том берегу Другуски, и на нашем совсем затихли, и у костров остались только дежурные, всю округу разбудил страшнейший грохот – это мы в три руки колотили по железным ведрам, а рупор звук усиливал.

Первым к нам на стену выскочил Вятич, он, видно, ожидал какой-нибудь выходки, а потому не спал. У нас все получилось: внизу, обезумевшие от невесть откуда несущегося грохота, метались кони и люди. Периодически грохот стихал, и тогда в сторону осаждавших неслось: «Подъем! Кр-р-ругом марш! Смир-р-рна!», а потом начинало громыхать снова.

– Настя, я тебя умоляю, ну пожалейте вы хоть нас-то. В Козельске тоже слышно.

Но татар мы достали классно, не выдержав таких ночных измывательств, лагерь отодвинули от реки на полкилометра, а лошадей убрали еще дальше. Главное – они убрались от рва. Но город обложили плотно – с севера от Другуски до самой Клютомы и с юго-запада от Другуски до Жиздры. Оставался только берег Жиздры, куда от нашей стены крутой спуск. Всюду, сколько хватало взгляда, ночью горели татарские костры.

Мы упорно продолжали называть их татарами, хотя я пыталась объяснить окружающим, что в этом войске всякой твари по паре, и татар совсем немного, куда больше монгольских племен. Отец махнул рукой:

– Какая разница, как врага ни назови, он все одно враг.

Не согласиться с этим было нельзя. Что татарами назови, что монголами, что вообще ордынцами, они никуда не денутся…

Задумчиво глядя на всю эту «красоту», я пробормотала:

– От перемены мест слагаемых сумма не меняется…

– Чего?

Это, конечно, Лушка.

– Да, говорю, никуда эти сволочи не денутся. Какой сегодня день?

– Чего какой?

Откликнулась сообразившая раньше Любава, она вообще стала временами опережать сестру в соображалке:

– Дарья-грязница, березозол начинается.

Я попыталась тоже включить мозговой центр. Березозол это апрель, получалось, сегодня 1 апреля? Рука сама потянулась к рупору, татары вздрогнули от моего крика:

– С первым апреля, товарищи! Чтоб вам сдохнуть!

– А ты чего сказала? Это по-каковски? – Лушка не сунуть свой любопытный нос, конечно, не смогла.

Пришлось врать:

– По-татарски.

Сестрица засомневалась:

– А про сдохнуть тоже?

– Это по-русски.