А еще где-то долбил дятел. Эта птица оказалась неимоверно настырной и бессовестной, она долбила и долбила, не останавливаясь. И дятлу не было никакого дела до того, что мне больно от его стука. Никогда не думала, что дятлы такие наглые. Придется сказать Вятичу, чтобы с ним поговорил покруче, надо же совесть иметь, не один он на белом свете!

Мне почему-то было невыносимо жалко себя, хотелось плакать. Но нельзя, если кто-то из дружины увидит, что я реву, будет позор… Нет, они не посмеются, но я даже повода давать не могу.

Видно, последнее слово я сказала вслух, потому что чей-то голос откликнулся:

– Очнулась, кажется…

Голос знакомый, но не Вятича, но его звук отозвался в моей несчастной голове таким всплеском боли, что я невольно застонала. Что это со мной? Снова упала с лошади? Но я билась уже не конной, Славу подо мной убили задолго до конца боя.

Конца? Бой закончился?! Если вокруг не слышно звона металла, криков и ржания, значит, закончился. Тогда почему темно и все вокруг красное? Неужели столько крови, что я, как Васька, захлебнулась? Нет, я явно дышала и даже слышала, значит, жива. Тогда что это?

Размышления тоже давались нелегко, они вызывали тупую боль, которая разливалась по всему телу. Особенно болел правый бок и еще левая щека.

Я попыталась открыть глаза, но веки были такими тяжелыми, что это не сразу удалось. Пошевелить пальцами тоже. На Земле что, изменилась сила тяжести, что ли? Это все из-за Батыя! Зря мы его не убили тогда в лесу!

Остановила сама себя: вот дурища-то, при чем здесь Батый?

С трудом разлепившиеся веки ничего не прояснили, вместо черного и красного вокруг было белое. Вот те на! Это еще что? Повести глазами в стороны не получалось, не позволяла боль.

Но этого не понадобилось, перед глазами возникло чье-то лицо, оно было женским, совершенно незнакомым и каким-то странным. На голове белый колпак, глаза подведены, ресницы накрашены, волосы высветлены… Откуда в Сырне такая фифа взялась? Все люди как люди, а эта словно из Москвы…

И тут меня осенило, я даже мысль про фифу не додумала: я в Москве и, видно, в больнице! Потому белый потолок и белый колпак на голове у крашеной блондинки. Я застонала и закрыла глаза. Не хочу! Пустите меня обратно к Вятичу, там идет бой, а я тут валяюсь!

Губы пересохли, голос сел, но я сумела проскрипеть, вернее, прошептать:

– Пить…

Губы тут же смочили благословенной влагой, но пить не дали. Вот жадюги, Вятич обязательно бы напоил.

Пелена перед закрытыми глазами уже не была такой страшной, и звуки стали доходить вполне прилично, хотя и не слишком отчетливо. Я невольно прислушалась. Кто-то говорил, что нужно позвать Вадима Аркадьевича, он просил сразу сообщить, когда пациентка очнется.

Пациентка – это я? Я не хотела быть пациенткой, я хотела быть с Вятичем. Снова стало себя очень жалко. Я вдруг едва не подпрыгнула: а где сам Вятич?! Если он тоже тут, то ему нужна помощь!

– Где Вятич…

– Что? Настя, ты что-то хочешь?

Голос мужской и очень знакомый. Я снова открыла глаза. Лицо тоже знакомо – красивое, холеное, мужественное, даже с небольшой ямочкой на подбородке. Вяло протекла мысль: это Андрей, это не Вятич… Я попыталась отодвинуть его рукой, но рука была немыслимо тяжелой и не поднялась.

И тут… Это ненормальная клиника! У них водились не только дятлы, но и слоны. Только чуть стих стук из-за птичьей долбежки, как раздался страшный топот. От ужаса я снова прикрыла глаза. Слон приблизился к моей постели, грохот его шагов затих. Я попыталась осторожно открыть один глаз, чтобы посмотреть, что он будет делать, и с изумлением обнаружила рядом вместо слона вполне симпатичного человека в халате, полноватого, даже скорее толстого, но отнюдь не слоновьих габаритов.

Как может нормальный человек производить при движении такой грохот? Или у меня что-то с мозгами? Или слон остановился рядом с палатой и стесняется войти? Скорее последнее, я же явно слышала грохот тяжеленных ног. Не надо мне таких гостей.

– Не надо слона…

– Что? – Доктор наклонился к моим губам, пытаясь разобрать.

От него пахло хорошим мужским средством после бритья. Кажется, он человек все же разумный, я сосредоточилась, собрала остаток сил и прошептала:

– Где Вятич?

– Кто?

– А Батыя убили?

Доктор пригляделся к моей физиономии внимательней и как-то странно задумчиво покачал головой:

– Нет, вроде сам умер…

Умер?! Батый умер?! Я чуть не заорала, с одной стороны, радость от смерти этого гада, с другой – досада, что это не я его грохнула. Но взрыв эмоций вызвал взрыв миллионов искр в моей многострадальной голове, я бессильно закрыла глаза. Сквозь пелену пробился голос Вадима Аркадьевича:

– Снотворное. И вызвать психиатра…