— Поздравляю, Ваня. Будь здоров и счастлив. Оставайся всегда таким, каким я тебя знаю…

И целует. Крепко, по-солдатски.

Вспоминает комбат свой последний полковой вечер. Музыку, друзей. Их слова, их лица. А еще вспоминает солдат и сержантов своего батальона, что обступили его в вестибюле после торжественного собрания.

Воспоминания прервала жена:

— Ваня, кажется, звонит кто-то.

Он порывисто сел. Да, чьи-то нетерпеливые звонки. Надел туфли, пошел к дверям. Слышал, как жена вслед ему удивленно сказала:

— Кто бы это? Может, телеграмма?

Матвеев открыл дверь.

— Да, может быть, и…

И тут же осекся. На лестничной площадке, перед дверью, стоял молодой курносый солдат. В шапке-ушанке, шипели, через плечо противогаз, за спиной автомат — но полной боевой. Лицо у солдата красное. От брови сбегает по щеке струйка пота. Сняв трехпалую перчатку, приложил руку к ушанке:

— Товарищ подполковник! Учебно-боевая тревога!

«Посыльный — молодой солдат. Видно, не знает, что отгремели мои тревоги. Нужно объяснить ему, что я теперь в отставке, что без меня обойдутся. Нет! Солдат не должен видеть, что для военного может быть покой во время тревоги».

— Всех оповестили? — строго спросил Матвеев.

— Так точно! Всех троих, товарищ подполковник! — заморгал светлыми ресницами солдат.

«Понятно. Значит, майора Заботина, капитана Макеева, они на первом этаже живут… и меня».

— Молодец! Действуйте!

— Есть! — ответил солдат, повернулся кругом, и загудели под каблуками лестничные ступеньки.

Матвеев вернулся в спальню. Подошел к вешалке, где обычно висела полевая форма.

— Кто там, Ванюша? — тревожно спросила жена.

— Не волнуйся, Катя. Посыльный… кое-что спросил.

— А почему ты одеваешься? Что-нибудь случилось?

— Спи, спи, Катюша. Все хорошо. Я сейчас… кое-что на службе… сказать нужно. А ты сгш.

Она приподнялась на локтях и внимательно посмотрела на него. Она научилась читать его мысли по лицу. Нет, сейчас он действительно спокоен. Почти спокоен. Движения четкие, размеренные. Значит, все хорошо. Значит, ему что-то необходимо сделать по службе.

— Только не задерживайся, — предупредила она.

— Хорошо. — Он подошел к ней, нагнулся и поцеловал в голову. Волосы у нее темные и, как в молодости, пахнут хвойным лесом. Только вплелись в них частые серебряные нити — сединки.

Он прошел через гостиную, где, разметавшись, спали сыновья. С краю Олег. Пришел поздно. Молодость. В его-то годы он тоже… Хотя нет. «В его годы» — это перед самой войной…

Какие сны видятся им? Андрею, конечно, снится небо. Голубое, высокое. Все знают, что станет он летчиком. А отец знает — отца не обманешь, — Андрей мечтает стать космонавтом. Может быть, и станет. Молодость — ей все доступно.

Матвеев выходит из квартиры. Выходит, и на ярко освещенной лестничной площадке ему вдруг на какое-то мгновение становится не по себе оттого, что кто-то увидит, что кто-то скажет… Э, нет! Он всегда действовал так, как ему подсказывали его совесть, его сердце. И там, под Орлом, когда он впервые в жизни скомандовал залегшим под огнем бойцам: «Взвод, слушай мою команду!» И на больших учениях, уже после войны. Когда все ждали от него действий, изложенных в военном учебнике, а он решил задачу по-своему и выиграл «бой». Быстрее и решительнее, чем в учебнике. Сам маршал тогда сказал на разборе: «Молодец, капитан. Молодец. Наверное, слишком легко ему командовать ротой?»

А еще на партийном собрании, когда уже был майором. Сказал правду прямо в глаза, как положено коммунисту. И вскоре не стало в гвардейском полку очковтирателя майора Быкова. Пойти во весь рост на окопавшегося чиновника — разве это легко? Это почти как в бою.

Матвеев вздохнул. Поправил ушанку, подтянул портупею и, как обычно, просчитал все двадцать шесть ступенек лестницы. Сошел и уже внизу, у самых дверей, услышал разговор:

— …а я его оповестил… Не знал ведь…

— Эх ты, шляпа! Что же теперь?.. Может, не выйдет?

— Не знаю, сказал: «Молодец. Действуйте».

— Тогда выйдет. Я сейчас! — торопится второй и сталкивается лицом к лицу с тем, о ком они только что говорили.

— Товарищ подполковник! Мы случайно…

Перед Матвеевым стоит солдат с узенькой темной нашивкой на погоне. Матвеев узнает по голосу: «Ефрейтор Бражников. Из управления».

— Ефрейтор Бражников! Почему до сих пор здесь? — резко спрашивает Матвеев. Ефрейтор молчит, но, чувствуется, вздрогнул, напрягся — значит, вспомнил о главном.