«Глупец ты, парень, — сказал он тогда, — глупец и болтун. Думаешь, если я молчу, то не могу быть наседкой? Настоящую, хорошую наседку распознать трудно. Если бы было легко, она бы и месяца здесь не протянула. Ты же вроде бы в тюрьме сидел, неужели еще не понял, что в таких местах никому доверять нельзя?»

Хачкай знал уже, что наседкой на лагерном жаргоне называют человека, который стучит начальству на своих сокамерников. После этого предупреждения он замолчал — не то чтобы испугался, просто ему стало неприятно, что его назвали глупцом. Но, подумав как следует, решил, что старик прав. Положим, сам Дауд никакая не наседка — где же это видано, чтобы стукач признавался в своем позорном занятии? — однако на его месте мог оказаться кто угодно. Казалось бы, после истории с Мирой Ардиан и сам должен был держать язык за зубами — ан нет, расквакался, как лягушка. «Спасибо, старик», — подумал Хачкай, но вслух ничего не сказал. Так и пролежал молча до конца своего пребывания в лазарете, а выгнали его оттуда на пятый день — ребро срослось, и ладно.

В бараке, конечно, уже знали, какой прием устроили Ардиану Сестры, и встретили его настороженно. Появление новичка прошло почти незамеченным, но как только он постелил выданный в хозчасти матрас на койку и разложил в тумбочке немногочисленные личные вещи, к нему подошли двое парней — высокий, худой Али и приземистый, похожий на борца Салех.

— Говорят, Сестры тебе два ребра сломали, — равнодушно сказал Али.

Ардиан посмотрел на него и понял — это проверка. Еще один вступительный экзамен.

— Одно, — так же равнодушно ответил он и принялся зашнуровывать свой вещмешок. Вещмешок был уже пуст, но Хачкай хотел показать парням, что не придает беседе большого значения.

— За что, интересно, — продолжал выпытывать Али. — Сестры обычно так не поступают. Ты их обидел чем-то, а, новенький?

Хачкай зашнуровал вещмешок, положил его в тумбочку и аккуратно закрыл дверцу.

— Интересно — пойди да спроси. Я за других не ответчик.

Вытянутое лицо Али потемнело. Он мягко дотронулся рукой до плеча Салеха.

— Салех, объясни новенькому, кто здесь главный.

Салех будто только и ждал этой отмашки. Он шагнул вперед и ударил Ардиана в солнечное сплетение. Несильно, просто для того, чтобы поучить.

Но Хачкая уже научила чему следует драка с Сестрами. Он быстро присел, и Салех, ткнув своим кулаком ему в плечо, потерял равновесие. Ардиан ухватил его за рубашку, повалился спиной на койку и, выбросив вперед ногу, перекинул Салеха через себя. «Борец» с грохотом рухнул на пол. Ардиан вскочил, готовый к схватке с Али, но тот, к его удивлению, отступил на шаг и громко рассмеялся:

— А ты не трус, новенький! Стучать не любишь, драться умеешь… Видно, не зря Сестры на тебя разозлились!

И протянул Хачкаю руку.

Позже Ардиан узнал, что Сестер в лагере не любили и боялись. Даже старшие бараков — такие, как Али и его друг Омар — обязаны были платить им дань продуктами и сигаретами, причем за попытку неповиновения Сестры могли не просто избить, но и прилюдно «опустить» смутьяна. Говорили, что Сестры пользуются покровительством Толстого Фреда, всемогущего заместителя начальника лагеря по режиму, большого любителя подобных сценок. Пока Мустафа или Халид «прочищали дымоход» провинившемуся, Тоби, подрабатывавший некогда помощником оператора в индийском Болливуде, снимал экзекуцию на голо камеру. Затем записи попадали в коллекцию Толстого Фреда, который, по слухам, лепил из них настоящие порнофильмы и сливал их в Сеть — разумеется, не бесплатно.

Вокруг Сестер все время крутилась пара-тройка шестерок, не расстававшихся с ножами, но зловещая тень зама по режиму охраняла Сестер куда надежнее. Связываться с троицей, плевавшей на дисциплину Эль-Хатуна, выходило себе дороже, поэтому ненависть к Сестрам была всеобщей, но бессильной. С тем же успехом можно было ненавидеть часовых, стоявших на вышках по периметру окружавшей лагерь стены, хотя часовые не вмешивались в жизнь заключенных и не подвергали их изощренным издевательствам.

— Они тебя не забудут, — предупредил Али Хачкая. — Будут цепляться при каждом удобном случае, пока не спровоцируют на драку. В лучшем случае снова попадешь в лазарет, в худшем — сам понимаешь, что с тобой сделают…

Ардиан посмотрел на него таким взглядом, что у Али волосы на макушке непроизвольно встали дыбом.

— Это я их не забуду, — коротко ответил он. Али усмехнулся, но разговор продолжать не стал. Уж очень ему не понравились глаза новичка — темные и пустые, как пистолетные дула.

Через два дня Сестры лишились Халида.

Халид, выполнявший в лагере необременительные обязанности кладовщика, сидел под навесом в старом кресле-качалке и наблюдал за погрузкой смотанных бухт кабеля в грузовые фуры, отправлявшиеся в Яффу. Погрузкой занимались двенадцать человек, Ардиана среди них не было. Рядом с креслом Халида стояло цинковое ведерко с холодной водой, в котором охлаждалось пиво «Саккара» — четыре бутылки.

Бригадир грузчиков рассказывал потом, что Халид потянулся за бутылкой, подцепил крышку ороговевшим каменным ногтем, сорвал ее, приложился к горлышку и сделал большой глоток. В следующее мгновение глаза у него вылезли из орбит, лицо стало похоже на вареную свеклу, пальцы разжались и выронили бутылку. Она упала на бетон и разбилась. Халид попытался встать, но покачнулся, захрипел и вновь упал в кресло. Грузчики с криками разбежались, причем никому из них почему-то не пришло в голову позвать врача.