Перетащив бревна, мы стали помогать тем, кто носил в корзинах землю для школьного фундамента.

Для школы выбрали самое высокое место в роще. Здание фасадом решили обратить на восток — так школа станет принимать на себя прохладный ветер с океана.

Собрались плотники. Большой пилой распилили бревна на брусья. Бледно-золотистыми опилками долго еще было усыпано все вокруг, поднявшийся ветер разносил их по округе. Приятно пахло свежераспиленной древесиной.

Баньяновая роща наполнилась громкими голосами, смехом и даже веселым птичьим пением.

После обеда мы устроились отдохнуть в тени. К нам подошел учитель Ле Тао, и Островитянин тут же сообщил ему, что у них на острове не было никакой баньяновой рощи, зато был белый песок и синее море, что там плещут высокие, как горы, волны и дуют сильные ветры. Тогда учитель стал рассказывать Островитянину о птицах, которые сейчас пели у нас прямо над головами. По его словам выходило, что у каждой из птиц есть своя присказка, очень мудрая, которую нам надо запомнить. Птица бок'aт, например, все время напоминает: «Учись! Учись!» Сойка не устает призывать: «Читай! Читай! Пиши! Пиши!» Птичка тить-те'e щебечет: «Знай, знай, узнавай!» И птичка-белоглазка, и воробьи, и другие птицы — все они стараются своим пением что-то сказать нам.

— А вообще-то, — сказал учитель, — птицы чаще всего поют для того, чтобы выразить свое счастье… — Он помолчал немного и добавил: — Однако перерыв пора кончать. Пойди, Островитянин, ударь в колотушку! Будем работать!

Мы тут же вскочили и помчались бить в колотушку. На стройке начиналась новая смена.

В нашей школе будет три класса, но комнат нам надо построить пять. В одной комнате будет библиотека. Другая станет актовым залом, там мы разрешим устраивать собрания и женскому комитету, и комитету отряда самообороны, и молодежи. Там же будут проводиться теоретические занятия по военному делу. Так что, когда школа будет построена, над рощей будут постоянно разноситься громкий смех ребят и песни молодежи, и это место, державшее в страхе столько поколений, навсегда изменит свой облик.

Моя сестра Ба просыпалась раньше всех. Едва только начинал брезжить рассвет, как она уже поднималась и шла звать своих подружек. Они сразу же отправлялись в баньяновую рощу. Сейчас делали фундамент для школы, начинали носить известь и кирпичи.

Лодка Бай Хоа привезла известь и кирпич, закупленные в Тханьтх'a. Дорога, по которой все это с пристани носили в баньяновую рощу, покрылась белыми каплями извести. Работа спорилась. Надо было еще разобрать старый храм и выбрать годный кирпич, но Кием Шань, которому это было поручено, что-то тянул.

В тот день, когда привезли кирпич и известь, учитель Ле Тао снова напомнил Кием Шаню о старом храме. Кием Шань, еле волоча ноги, вышел из дома и медленно направился в сторону баньяновой рощи. Тяжелым, шаркающим шагом он подошел к старому храму, помолился и, понурив голову, вошел внутрь. В храме было пусто, стояла гулкая тишина. Кием Шань приставил лестницу к крыше и собрался разбирать черепицу. Вдруг всего через каких-нибудь десять минут из его груди вырвался вопль, он страшно побледнел, закружилась голова, и он чуть не свалился вниз… С крыши он сполз на четвереньках и, не глядя по сторонам, пошел прямо домой.

Вместо него пришлось работать Нам Мою и учителю Ле Тао. Нам Мой большим молотком разбивал деревянные балки. Обшивка и доски жалобно поскрипывали и с грохотом падали вниз. Мы с Островитянином очищали каждый кирпичик, складывая их штабелем. Штабель рос довольно быстро и обещал стать очень высоким.

На следующий день Нам Мой пошел к Кием Шаню домой. Тот лежал, завернувшись в циновку, из-под которой доносились его жалобные стоны.

Нам Мой скинул циновку, и Кием Шань испуганно вскочил, безумным взглядом озираясь вокруг и бормоча: «Господи прости, господи прости…» Нам Мой пощупал ему лоб. Жара не было.

Тогда Нам Мой спросил Кием Шаня, не чувствует ли он слабости в теле, но Кием Шань, не отвечая на вопрос, снова забормотал свое: «Господи прости, господи прости» — и прерывистым шепотом начал рассказывать:

— Вчера я во сне видел фею Шелка! Она ко мне подошла, по щекам легонечко ударила и говорит: «Это ты, значит, хочешь божий храм разрушить? Вот сверну тебе шею, тогда узнаешь, как за такие дела браться!» Села верхом на белую ленту и взвилась в небо. И после этого я осмелился в храм сунуться! Только поднялся на лестницу, а меня точно кто за горло схватил, дохнуть не дает! Страху натерпелся!

— Не та ли фея тебе явилась, что во всем белом и волосы до плеч? — спросил Нам Мой. — Ведь она и ко мне приходила: спасибо, говорит, добрый человек, что разобрал храм! А то, мол, совсем он негодный стал, мышей полно, все загадили, а ей все равно надо перебираться на другое место: раз у нас революция — ей здесь больше делать нечего!

— И ты не побоялся разрушить храм? — глядя на него, спросил Кием Шань.

На что Нам Мой ответил твердым голосом:

— А ты иди посмотри сам, не осталось от твоего храма ни одного кирпичика! Все сделано с благословения феи!