— А Францек все мне рассказывал, я его знал как свои пять пальцев. Мы ведь вместе служили в Испании, в батальоне «Димитров». Он был убит под Фуэнте Овехуна, когда нас атаковали мавры.

— Они, наверно, страшные! — содрогнулась Лидка.

— Большой город этот Фуэнте? — спросил Гаек.

— Какое там, дыра! Фуэнте по-испански значит «источник». Каждый второй поселок там Фуэнте. Понимаешь, там каждый источник на счету. Испания страшно сухая страна, только социализм по-настоящему ее оросит. Да, там непочатый край работы! Бойцы нашей Интербригады больше всего страдали от жары и жажды. На счастье, Францек прежде работал красильщиком и привык к жаре.

— Вы об этом Францеке знаете больше, чем о себе, — насмешливо сказала Лидка.

— А ты, Лидушка, смышленая, как я посмотрю! По правде сказать, я уж и сам не разберусь, кто я такой: тот ли, убитый, или этот, живой…

Лидка засмеялась.

— О, господи, Фран… то есть Ярда, ты все такой же шутник, как и прежде. С тобой не заскучаешь, счастливый у тебя характер, честное слово!

Серьезный Гаек стоял у двери, словно немного смущенный тем, что не умеет он быть таким же весельчаком.

— Без шутки нельзя, если даже гроша нет в кармане, — задорно ответил Францек. — Такие уж мы, чешские парни!

Тонкие морщинки бороздили его худое лицо, когда он смеялся. А зуба-то не хватает! И эти неспокойные глаза! Он моложе моего Гаека. Сколько Францеку может быть лет? Не больше тридцати пяти. А весь седой. Лиду это тронуло.

— Ты, видно, хватил горя в жизни, а? — произнесла она певучим, убаюкивающим говором.

Но Францек не дал настроить себя на сентиментальный лад.

— Э-э, — важно пробасил он. — Уж ежели я вытерпел визит мадам Осуской [87] , так уж теперь я все выдержу! Эта барыня приехала в наш лагерь во Франции, привезла нам сухари и говорит: «Отныне я вам мать родная, а вы мои сыночки». Ладно, крапиву мороз не проймет. А у вас тут, сдается мне, тоже было несладко.

— Ярда, — живо отозвалась Лидка, — как часто я тебя вспоминала.

Гаек беспокойно оглянулся на жену, словно огорчаясь и удивляясь тому, что она говорит. Но Лидка не смутилась.

— Помнишь, Ярда, как мы увиделись в последний раз? Еще до войны? Штепанек побежал за мячом, чуть не попал под машину, ты его ухватил. Тогда я тебя тоже не узнала. Ты как раз приехал из Советского Союза и собирался в Испанию. Я охала — что ты там будешь делать, думала, зря ты все это затеял. А ты сказал: «Лидка, если мы будем спокойно смотреть, как Франко сбрасывает бомбы на испанских детишек, тогда завтра эти бомбы полетят… на чешских малышей».

Лидка твердо помнила, что Францек тогда сказал: «…на твоего Штепанека». Именно эти слова врезались ей в память, но сейчас ей трудно было произнести имя сына в такой страшной фразе. Она бросила взгляд на дверь, за которой, ровно дыша, спал ее Штепанек.

— Я тогда испугалась, но не поверила. Ну, думаю, Францек наговорит! А вечером мой Гаек, когда я ему рассказала, — помнишь, папка? — задумался и говорит: «Мамочка, в этом есть доля правды».

Лицо Гаека прояснилось, а Лидка вдруг нахмурилась.

— Ты и не знаешь, Ярда, — продолжала она, и голос у нее сорвался, — ведь мой отец погиб при последнем налете.

— Горынек погиб? Да что ты! Очень мне тебя, Лидушка, жалко, — сочувственно сказал Францек и пожал ей руку. — Так и вижу его перед собой: ходит от машины к машине с масленкой в руке. Он казался мне всегда этаким старательным старым машинным лекарем… Жалко его, хороший был человек.

— А какой терпеливый! — всхлипнула Лидка, — Сколько он мучился со своей ногой. Помнишь, какие он получил ожоги, когда случился пожар в тринадцатом цехе? Так нога у него и не зажила… Наши жили рядом с фабрикой, и он не успел уйти в подвал, ноги не держали…

Лидка отвернулась и закрыла лицо руками.

— Ну ничего, мамочка, ничего, — утешал Гаек, нерешительно трогая ее за плечо. — Ты ведь всегда была молодцом. Сам понимаешь, Ярда, отец, — добавил он как бы в оправдание.

Но Лидка оплакивала не только отца. Она, вероятно, оплакивала и свою молодость. Случайность свела ее под одной крышей с Францеком, но совсем не так, как Лидке когда-то грезилось, и эта встреча ее расстроила. Быть может, она вспомнила и Ондржея, но не решалась спросить о нем при муже. Все это, однако, была лишь минутная слабость, и Лидка уже подняла голову и сурово, по-деревенски, поджала губы, когда Гаек настойчиво напомнил обоим, чтобы они ни одной душе на свете не проговорились, что прежде знали друг друга.

— Само собой разумеется!

— За кого ты меня принимаешь, папка!

Быть может, Гаек и сам не хотел вспоминать о старом Лидкином знакомстве. Откуда ей знать Чигаржа? Пустяки! Ведь он никогда не бывал в Улах!

— Все равно я тут не засижусь, спозаранку смоюсь, — сказал Францек. — Я ведь как мачта для антенны: слишком уж заметен отовсюду. К завтраку меня, Лидушка, не жди, я буду уже за горами. Спасибо вам за стол и кров, а Буреша я вам скоро пришлю.

— Только с паролем! — напомнил Гаек.