Вдруг откуда ни возьмись из леса выехал офицер на белом коне. Молодой, как весна; автомат на ремне; звезда на фуражке. Всадник остановился, глядя на эту массу людей, — что они тут делают?

— Да ведь это русский! Красная Армия пришла! — воскликнул кто-то за спиной Блажены.

В лагере поднялся такой шум, такое ликование, что под всадником заплясал встревоженный конь. А конь этот, наверно, уж видывал виды. Счастье всадника, что он оставался на коне, а то его просто задушили бы в объятиях. Обитатели лагеря обнимали друг друга и кричали от радости. Блажена взяла «чумичку» на руки и показала ей советского воина.

— Его ты запомни на всю жизнь! — говорила она, и слезы текли у нее по щекам.

Из толпы вышел высокий худой человек с лицом сельского мудреца — Антонин Запотоцкий, руководитель лесного лагеря. За ним шли еще двое: смуглый, как цыган, Доланский и горбоносый энергичный Водичка. Они жестами попросили своих соотечественников замолчать, но тишина улеглась не сразу. Люди сами наводили порядок, и в конце концов стало тихо.

— Мы — чехи, политические заключенные, — сдерживая волнение, сказал по-русски Антонин Запотоцкий, — приветствуем победоносную Красную Армию — освободительницу. Да здравствует Красная Армия!

Весенний лес дрогнул, но уже не от грохота орудий, а от приветственных возгласов счастливых людей. Ликованию не было конца, рукоплескания шумели, как пьянящий весенний дождь, после которого все зеленеет и радуется и в воздухе разливается упоительная свежесть. Как приятно ее вдыхать! О, запах свободы! Сколько радости, боже, сколько счастья! Здесь, в этом майском лесу, пела сама весна народов.

— Вы свободны, братья, — сказал советский офицер и сделал широкий жест, такой широкий, как сама матушка Русь. — Будущее перед вами. Все, что вам нужно, вы получите. Это ваши дети? — обратился он к женщинам и погладил по голове «чумичку».

— Нет, мы их подобрали по дороге.

— Ну, конечно, чехи! — сказал растроганный офицер, хлестнул коня и ускакал.

Вскоре пришли красноармейцы. Люди добрые, чего они только с собой не принесли! Чехи не верили своим глазам! Неужели все для нас, и никто этого у нас не отнимет? Мешки муки, ящики сахара, чай, соль, пачки папирос, консервы… А кроме того, еще и живность: солдаты несли под мышкой живых гусей, гнали коров и привязывали их к кольям у палаток — все это ваше. Лагерь выглядел в это утро, как деревенская пирушка в престольный праздник.

В ведрах булькала манная каша, в котлах варились гуси, из советского обоза пришли повара и с профессиональной ловкостью свежевали, рубили и делили туши.

Да, друзья мои, вот это был гуляш! Не то что из дохлой кобылы!

— Смотрите не набрасывайтесь на еду, — предупреждал Запотоцкий, поспевавший всюду. — И не забывайте запивать чаем. Мы хотим отправить вас домой здоровыми.

Советское командование прислало чехам не только поваров, но и радиотехников. В лагере было установлено радио, принесли в подарок пишущую машинку, и в тот же день вышел первый номер стенной газеты «Возрождение». Блажена печатала заметки. С наслаждением она стучала на пишущей машинке и одновременно присматривала за гусем в котле.

Да, конечно, никто не захочет вечно жить в лесу… но такой чудесный майский день никогда не повторится, так бывает только раз в жизни!

Тем временем женщины в равенсбрюкском лазарете переживали трагические минуты.

Два дня и две ночи русские обстреливали Берлин из тяжелых орудий. Канонада доносилась до лагеря, сотрясая воздух; окна звенели, словно лязгая зубами; с потолка сыпалась штукатурка. Над всем этим висел грохот авиации. Кругом горели заводы, подожженные бомбами, но на лагерь не упало ни одной.

В лагере все пошло кувырком. В кухне толклись свиньи, пригнанные сюда из хлева; спущенные с цепи собаки бегали среди пьяных эсэсовцев и остервенело лаяли на огонь. В свете бенгальских огней пожара снова появились прекрасные кремовые автобусы Красного Креста. Долго ли они еще будут искушать нас? Вокруг лагеря бушевали пожары и трещали выстрелы; покрасневшими от дыма глазами узницы глядели из-за ограды на красивые светлые машины. Но пустые автобусы, не останавливаясь, обогнули лагерь и исчезли.

— Как привидение в театре, — заметила острая на язык Ганка.

На другой день женщины из лазарета увидели, как немецкая подрывная команда с клещами и другими инструментами разматывает провода, закрепляет их на стене, под окнами кухни, и что-то там прилаживает. Эсэсовцы минируют лагерь! Эта весть молниеносно разнеслась среди заключенных.

Что было делать женщинам? Никто из них ничего не понимает в таком деле. Они дали знать об этом в соседний мужской лагерь и, как обычно, отправились спать.