— Да так… — Лев Карлович смущенно помял ладонями воздух перед собой и, не найдя обтекаемой формулировки для претензии, тяжело вздохнул: — Ну, понимаете… Отвлекает от работы. Нет, не то… Как бы это сформулировать… Черт! Ну, в общем — мешает…

Люба озабоченно нахмурилась и украдкой сместила взгляд на нижнюю половину Льва Карловича — он как раз стоял у окна и, пытаясь отвлечься, сосредоточенно рассматривал безобразный рекламный щит на здании напротив.

— Ага!

Да, тут весьма кстати будет вспомнить про вот это самое «зато утром». Это ведь по вечерам Сенковский бывал уставшим, вялым и сонным, поскольку за день выкладывался по полной программе, весь, без остатка, отдаваясь работе.

А по утрам было все наоборот!

Особой статью Лев Карлович не обладал, по физическим кондициям он был вполне себе средненьким мужчиной, не спортсменом и даже не атлетического сложения. Но здоровье имел просто железное, а уж мужской силой Господь его наделил такой, что и на троих бы хватило! Может, отсюда и успехи в бизнесе: всю эту силу он как раз и положил на дело.

Так вот, в тот период жизни Сенковского по утрам это проявлялось очень отчетливо — даже до неприличия, приходилось порой папочкой прикрываться. Попытки решить этот вопрос с супругой, как вы уже знаете, успеха не имели, и порой дело доходило до конфликтов. Хотя, казалось бы, чего проще — на время забыть про принципы и отыскать в утренней постели какие-нибудь десять минут совместной физической радости…

А в офисе, представьте себе: розовая Люба в кружевной блузке на бретельках, с отчетливо выраженными пропорциями и просто умопомрачительными подколенными ямочками… Да это ведь невыносимые условия для творческого труда! Как тут можно работать?!

— Да, так дело не пойдет… — Люба тут же вывесила строгую табличку «Аудиенция!», закрыла дверь на замок, приспустила жалюзи на окне и решительно взяла Льва Карловича за гульфик.

— Давайте быстренько оформим этот вопрос и будем спокойно работать дальше…

Стремительно вкусив запретный плод на подоконнике — в полуобморочном состоянии, не совсем понимая, что вообще с ним происходит, — Лев Карлович немного передохнул, пришел в себя и… перенес развратные действия на диван. Дело было в приемной, диван вообще-то предназначался для посетителей. Но посетители обыкновенно приходили во второй половине дня, так что…

На диване получилось неожиданно хорошо и ладно: Лев Карлович ощущал себя этаким ковбоем на смертельно опасном родео — ловким, могучим, ну просто натуральным былинным богатырем! Впервые в жизни он во время этого в полной мере проявил дремлющую в нем мужскую ярость и скрытую первобытную силу, чего никогда не позволял себе в отношении трепетной и душевно тонкой супруги, ни с прежними своими подружками из интеллигентных семей.

И вообще, наш офисный умелец никогда ранее такого не испытывал — буквально во всех аспектах, и потому получил немалое душевное потрясение.

Судите сами: он, очень осторожный, благоразумный и даже трусоватый, с такой легкостью слился в экстазе с посторонней женщиной — прямо в офисе, в начале рабочего дня и чуть ли ни при всем персонале (в любой момент кто-то мог позвонить, позвать или просто постучать в дверь по какому-то чрезвычайному делу)!!!

И это, как ни стыдно признать, было просто чудовищно здорово… Сенковский выпустил на волю зверя, о наличии которого ранее и не подозревал.

Оказывается, несмотря на очень даже средние кондиции, он просто могучий варвар в этом деле! Гм… Это же надо было дожить почти до сорока лет, чтобы узнать про такое…

А женщина, ставшая соучастницей в этом непристойном действе? Она же ведь вроде как не склонна к этому, ее даже с прежней работы поперли из-за отказа заниматься с шефом чем-то подобным!

— Да, тут что-то вообще непонятное…

— Что непонятное?

— А вот тебя выгнали с прежней работы…

— Ну?

— Ну, за то, что ты Вовке отказала…

— И что?

— А со мной, значит… Гхм-кхм… Почему?

— Он противный, — бесхитростно заявила Люба. — Курит. Пиво пьет постоянно. И вообще, от него воняет, как от душного козла.

— Только из-за этого?!

— А что, мало?

— Угу… А я, значит, не противный?

— Нет, — Люба шевельнула ноздрями, принюхиваясь, и, счастливо зажмурившись, потянулась, как тигрица на солнышке. — Ты сладкий…

Медовым месяцем тут не обошлось. На привыкание к Любе у Сенковского ушло все лето и лучший фрагмент осени.

По утрам Лев Карлович торопливо завтракал — с туманным взором и отсутствующими видом, отвечал невпопад и спешил на работу. Возвращался затемно, и не просто сильно уставший, как бывало прежде, а в буквальном смысле вымотанный донельзя и выжатый до последней капли. Очень коротко ужинал и сразу же валился спать: даже на ванну и телевизор его не хватало.

Жена жалела его:

— Трудоголик ты мой! Поберег бы себя. Работа, это, конечно, хорошо… Но ведь так и здоровье подорвать недолго! И потом: я уже забыла, когда мы в последний раз ужинали при свечах…