Сначала по одному, потом по двое, а потом и небольшими группами, вокруг Анатолия стал крутиться народ из группы Синельщикова. Они совсем затерли неприметного человека в угол, нагло вырывали листы ватмана прямо у него из рук и что-то негромко обсуждали, разложив эскизы под светом лампы. Потом стали обсуждать это громко. Потом стали орать и хватать друг друга за грудки.

Поскольку такое хамское, прямо говоря, поведение стало мешать творцу прекрасного, я этих крикунов быстренько попёр из цеха, а сам пригласил ведущего конструктора.

Синельщиков долго перебирал листы ватмана, что-то хмыкал, а потом отошел к телефону и отдал какое-то распоряжение. Какое — я узнал тогда, когда в цех притащили кульман. Группка из трех молодых людей шустро завозилась около него, ваяя что-то тянущее, как минимум, на Сталинскую премию.

К вечеру Толя долго стоял перед очередным листом ватмана, то поднимая руку с карандашом, то опуская ее, как бы боясь дотронуться до рисунка, потом он все же решился, бросил карандаш в коробку, нашел меня глазами, и пробормотал: "Ну, вот… Как-то так. Теперь бы это показать конструкторам надо… Я не знаю, что дальше…"

Минут через десять, по моему звонку, в цех подошел Синельщиков. Причем ведущий конструктор тащил за собой и главного.

— Ну, и что тут у вас? — заинтересованно спросил Яковлев.

— Вот, посмотрите, Александр Сергеевич. И вы, Константин Владимирович… Вот, что у Толи получилось. Теперь, как говорится, вам решать… Но эта машина, на рисунке, — живая!

Я еще раз взглянул на лист ватмана. Там, в карандашном наброске, чуть склонив к зрителю правое крыло, летел сокол! Красивый, сильный, уверенный в себе благородный хищник! Это было что-то.

Начальство долго смотрело на рисунок, переглядываясь, и легко постукивая по листу пальцем в каких-то, понятных только им, местах. Последовал быстрый, короткий обмен мнениями.

— А если чуть-чуть сместить назад фонарь?

— А прилив крыла…

— Здесь — воздухозаборник сделаем…

— Нужно точно рассчитать диаметр тоннеля…

И потом —

— Ну, что, Константин Владимирович? Оставляйте на ночь необходимую группу, и оставайтесь и сами, пожалуй… За ночь надо проверить гармонию алгеброй и перевести эту красоту на язык цифр и типоразмеров… А вы сможете остаться в КБ на ночь, Анатолий? Ведь формально вы же в отпуске?

Конечно, Анатолий остался. Да и я тоже решил заночевать на заводе. Благо — это было для конструкторов не в первый раз, и схема ударного ночного труда была уже отработана. Вместе с подачей горячего чая, бутербродов и предоставления, в случае необходимости, спального места нуждающимся. Одно из которых я и занял, попив чая и съев пару бутербродов с соленой кетой.

Наутро картина прояснилась. У конструкторов произошел прорыв и что-то сложилось. Какую-то идею из рисунка Толи Рощина удалось ухватить на кончик конструкторского карандаша и перенести на чертеж. Какой-то пустяк, но он изменил всю картину. Причем — кардинально. Настолько, что невыспавшийся Синельщиков крепко пожал мне руку. Я лишь пожал плечами и сказал, что своей заслуги в сделанном я не вижу. Ведь сделано-то это не мной, а художником Рощиным и инженерами-конструкторами из группы Синельщикова.

Константин Владимирович лишь отмахнулся и сказал, что принято решение заложить малую серию — истребителей 15–17, не дожидаясь проверки внесенных изменений в трубе ЦАГИ, поскольку, мол, и так видно, что это хорошо. А эта группа самолетов потом и пойдет на войсковые испытания.

А ему теперь надо срочно просить подогнать под новые размеры стволы пушек на 23 и 37 мм для установки на двигателе ВК-107, которые, все же, были сделаны заводом N 26 и прошли проверку и испытание на выработку 100-часового ресурса.

А вот это — совсем замечательно! Это лучше, чем я мог ожидать! Однако, ведь в прошлой реальной истории, Як-3 был выпущен с двигателем ВК-105 ПФ2. А 107-ой двигатель пошел на Як-3 только в октябре-ноябре, что ли, 1943 года. И в части новый истребитель поступит лишь в 1944 году… Интересно, неужели что-то меняется в ходе войны? Или просто я недостаточно точно помню и представляю давно минувшие события? Нет ответа…

Не было ответа и мне. Ответа на единственный мой вопрос: "Когда же я полечу на новом истребителе?"

Дело было в том, что на летающей машине, прототипе N 1, уже были назначенные на испытания летчик, инженер-двигателист и оружейник. И пускать туда еще и никому неизвестного В. Туровцева никто, собственно, и не собирался. Ждали вторую машину, а оно вон как оказалось! Я сам себе и подложил свинью.

Оказалось, что теперь надо ждать совершенно другую машину, которую сейчас, под неусыпным ежеминутным контролем Синельщикова, делали рабочие под командой Архипыча и Кузьмича.

Причем, когда утих первый шум и гам по поводу рисунков Толи и необходимости переделки, а, точнее, создания совершенно нового самолета, довольный Архипыч толкнул меня в бок и прошептал: "Вот видишь, Витя? Посидел ты, подумал, вот оно что из этого и вышло! Хорошо вышло, одним словом! Не ошиблись мы в тебе с Кузьмичом! Я тогда с первого взгляда сказал ему — наш парень! Орел!"