Стреляли латыши, стреляли, извели по паре обоим, никакого проку: противник не сдается, а командир истекает кровью. Оставив двух человек на страже, стрелки подхватили своего командира и поспешили в Смольный за подмогой.

Ввалились они ко мне, докладывают, а тут не до доклада. Командир еле дышит. Вызвали мы скорее врача и отправили раненого в госпиталь, потом начали разбираться.

Рассказ латышей удивил меня необычайно. Чтобы студентики и гимназисты, белоручки, маменькины сынки оказали такое сопротивление и устояли против латышских стрелков? Не может такого быть! Что-то тут не так. Надо самому ехать!

Вместе с расстроенными латышами отправились к месту происшествия. Поднялись на третий этаж, где нас ожидали двое стрелком, оставшихся в охране, глянул я на номер квартиры и плюнул с досады. На двери ясно виднелась цифра пятнадцать, студенты же отсиживались в шестнадцатой квартире.

Разбил я свой отряд на две группы: одним велел штурмовать квартиру № 16, а сам с несколькими латышами решил прорваться в пятнадцатую квартиру. Надо же разобраться, что за воинственный народ там засел.

С шестнадцатой квартирой никакой возни не было. Вышибли латыши дверь, а за ней – никого. Обшарили всю квартиру, опять ни души. Заслышав перестрелку, студенты вместе с хозяевами квартиры удрали через черный ход (поймали их только несколько дней спустя).

Пока латыши обыскивали шестнадцатую квартиру, я занялся пятнадцатой. Встал сбоку двери (чтобы шальная пуля не зацепила) и крикнул во весь голос:

– Я комендант Смольного Мальков. Открывай немедленно, никого не тронем. Не то забросаем ваше логово гранатами к чертовой бабушке!..

Прошло около минуты, и дверь чуть приоткрыли, не снимая цепочки. Кто-то пристально посмотрел на меня и сказал в глубину квартиры:

– Не брешет. Верно, Мальков!

Дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий худощавый пожилой человек с пистолетом в одной руке и гранатой в другой. Я его знал. Это был известный тогда в Питере «идейный» анархист, из тех, которые дрались лихо. Выходит, наши латыши вместо студентов нарвались на анархистов, а те, народ отчаянный, услыхали, что их кто-то намеревается арестовать, и, не раздумывая долго, кинулись в драку.

Жертвы были не только с нашей стороны, у анархистов подстрелили одного из вожаков. Насмерть. Наш же командир ничего, выжил. Пролежал в госпитале недели полторы-две, встал на ноги и явился в Смольный. Здоров, говорит, возвращаюсь в строй, а на самом лица нет.

Велел я ему еще с недельку отлежаться, а начпроду приказал усиленно питать его. Сложнее было с одеждой. Его теплая, почти новенькая офицерская шинель на меху была продырявлена пулями и так залита кровью, что никуда не годилась. Ничего взамен у него не было, морозы же стояли лютые.

Надо выручать парня. Пошел я в Ревком, чтобы выпросить денег на покупку новой шинели; куда там, насчет денег и слушать не хотят. Еле уговорил Феликса Эдмундовича. Он меня поддержал и дал указание выдать 300 рублей на покупку новой шинели.

На следующий день после стычки с анархистами в комендатуру Смольного явился один из них, тот, что вчера дверь нам открыл. Волосы до плеч, бородка клинышком, на голове мятая фетровая шляпа, на плечи накинута теплая пелерина – носили тогда такую одежду: пальто не пальто, а что-то вроде широкого балахона без рукавов.

Вошел, сел без приглашения, небрежно развалившись на стуле. В углу рта дымится изжеванная папироса.

– Товарища нашего убили. Так? Хоронить надо по всей форме. Так? Веди к Ленину! Так.

Встал я из-за стола, подошел к нему и как мог спокойно отвечаю.

– Прежде всего сядь прилично, не в кабак пришел. К Ленину я тебя не пущу, не о чем тебе с Лениным разговаривать. Насчет похорон можешь с управляющим делами Совнаркома Бонч-Бруевичем договориться. Только и к Бонч-Бруевнчу я тебя тоже не пущу, пока не бросишь фокусничать.

Он вскипел:

– Что значит фокусничать?

– А то. Вынь сначала бомбы, – я ткнул пальцем во вздувшуюся возле пояса пузырем пелерину, – отдай пистолет, вот тогда я, так и быть, спрошу Бонч-Бруевнча, захочет ли он с тобой разговаривать.

Анархист гулко расхохотался, обнажив гнилые, прокуренные зубы.

– А ты, оказывается, ушлый. Так? Ладно, на тебе бомбы, держи, буду возвращаться от вашего Бонча, возьму. Так! Веди к своему управляющему, Так.

Распахнув пелерину, он вытащил из-за пояса несколько ручных гранат-бутылок и здоровенный кольт.

– Все?

– Нет, – говорю, – не все. Пистолеты, что у тебя в карманах, тоже давай. Тут они тебе ни к чему.

Продолжая заливисто хохотать, анархист вынул из каждого кармана брюк по нагану и, выложив на стол, присоединил к бомбам, Я сгреб весь его арсенал в ящик стола, запер на ключ, позвонил Бончу и отправил анархиста к нему.

Вернулся мой анархист от управляющего делами Совнаркома примерно через час, вполне довольный.

– Ну вот, договорился. Так. Похороны устроим что надо, первый сорт. Так. Давай оружие. Так. Я пошел.