Зато его друзьям было абсолютно все равно — Арсеньев уже вышел в отставку, а Воронину с его высочайшими благодетелями в императорской семье любой скандал был безопасен для карьеры. Именно поэтому они с радостью и с распростертыми объятиями встретили блудного друга.

— Что ж ты не предупредил о приезде? Может, пообедали бы у меня, — пенял Сергею Павел Арсеньев. — Жюли нашла удивительную стряпуху.

— То-то, я гляжу, ты пополнел, друг любезный, — обнял Загорский друга. — Вон еле поместился в руках…

Обед пролетел незаметно за дружеской непринужденной беседой. Друзья не виделись почти год, и им было, что рассказать друг другу. Вспоминали прошлое, обсуждали настоящее.

— Что, думаешь, тебя ждет на приеме шефа? — спросил Сергея Воронин. — Скажу честно — твоя история наделала много шуму в Петербурге, что вызвало большое недовольство Его Императорского Величества. Уверен, вызовут тебя скоро и к нему.

Загорский помолчал, потом достал из кармана сигару и прикурил, что вызвало недоуменные и слегка недовольные взгляды друзей.

— Понимаю, все понимаю, — усмехнулся Загорский, — но ничего не могу с собой поделать — пристрастился за границей и никак не могу отвыкнуть. Что касаемо, наказания за мой эскапад, то я готов. Вы же знаете, не в первый раз, — он коснулся своего «Георгия», напоминая друзьям свою ссылку на Кавказ за дуэль с одним молодчиком, вызов коего принял по молодости и от хмельной головы. Тогда всех друзей наказали соответственно рангу — неделя на гауптвахте и ссылками из Петербурга. Только Воронин и Арсеньев отделались удалением в деревню, а вот Загорский, не сумев удержаться от язвительных комментариев по поводу необоснованных по его мнению обвинений, попал на арену военных действий на полгода.

— Дурак ты, — беззлобно заметил Воронин, — что же ты делаешь со своей жизнью, Серж? Опять пороху понюхать захотелось?

— Нет, Анатоль, — возразил тому Павел Арсеньев, — жениться ему надо. Сразу вся дурь из головы вылетит. И за юбками волочиться так открыто перестанет, и за ум возьмется.

— Не суди по себе, — усмехнулся Загорский. — И потом — жениться, значит, уступить его сиятельству князю. А я пока не готов смириться и пойти на поклон…

— Что за вражда? Серж, не мне тебе говорить, что это так… так.. по-детски. Ребячество это, — Воронин залпом выпил вино, оставшееся в бокале. — Это твой дед, твоя кровь. Если бы у меня был хоть кто-то из старших, я бы… Вот, когда потеряешь близкого, тогда поймешь!

— Ты так говоришь, словно единственный потерял родителей! — Загорский злобно прищурил глаза. — Да, я своих потерял не в младенчестве, но это не означает, что я их не терял.

— Тихо, господа, тихо, — пытаясь их успокоить, положил руки на рукава их мундиров Павел. — Ишь, распетушились… Ну, как дети, право слово. Выпьем лучше. Гарсон, еще шампанского!

— Думаю, будет лишним, Paul. Ведь нам пора, — Воронин поправил рукав мундира.

— Пора? Куда? — удивился Загорский. — Я думал, мы потом поедем к m-m D 'elice. Ну, с Павлом-то все кончено отныне, а ты, Анатоль, ты-то…

Воронин задумался на мгновение, а потом медленно проговорил:

— Я, друг мой, нынче приглашен на бал к князю Вяземскому и намерен там быть.

— Ты? На бал? Вижу и вправду все переменилось за мое отсутствие, — рассмеялся Загорский. — Не ты ли называл балы и рауты — рассадником невест и их мамаш? Что за дивная перемена?

Воронин резко схватил со стола бокал и отпил вина.

— То было ранее. Я был молод и глуп. Бесшабашная и неразумная юность, что тут скажешь? А нынче…

— Нынче… — повторил за другом Сергей, подталкивая друга к откровенности, краем глаза ловя на себе странный взгляд Арсеньева. Ему с нетерпением хотелось докопаться до истины, заставить признать Воронина, что он дал слабину, и какая-то юная кокетка вскружила ему голову. Неловко было признать (да он никогда и признается в этом даже себе), но Сергею даже приятно было убедиться в слабости друга, который ни разу до сих пор не увлекался особой женского пола столь сильно, что готов был присутствовать на «светских сборищах».

— Нынче все изменилось, — кивнул головой Анатоль. — Да, ты прав — я еду туда ради женщины. Я влюблен, и я намерен пойти до самого конца. Да — да, готов расстаться со своей свободой и окольцевать себя. Поверь, мне ради нее стоит пойти и не на такие жертвы. Да, впрочем, кому, как не тебе об этом знать?

Загорский почувствовал, как внутри него все похолодело. Краем глаза он по-прежнему наблюдал за Арсеньевым, и ему не нравилось, как напряженно замер тот и следил за их разговором.

— Не понимаю, о чем ты, Анатоль, — Сергей глотнул вина и улыбнулся другу. — Ну, если только ты не решил приволокнуть за Натали Ланской, но та ведь в Европе. А больше особ женского пола, ради которых я готов был бы чем-то пожертвовать, нет.

— Полно, Серж, не думаю, что ты забыл ту историю. Ведь говорят, ты был влюблен, во что, заметь, я не верю вовсе. Увлечен, может быть, но влюблен… — Анатоль улыбнулся, и Загорский понял, что тот весьма забавляется в этой ситуации. Они поменялись ролями. — Надеюсь, Натали развеяла тот легкий флер? Потому как мои намерения весьма серьезны в отношении этой дамы, весьма.

— Это звучит прямо как предупреждение. Разве ты уже сделал предложение, чтобы упреждать соперников? — усмехнулся Сергей. Он изо всех сил стремился оставаться спокойным, хотя в его мозгу, как в клетке птица, билась только одна мысль: «Неужели?».— Полно, Анатоль, нам вовсе нечего с тобой делить. Давай лучше выпьем напоследок. Клянусь, мне это сейчас необходимо — по возвращении в особняк я неизбежно столкнусь с моим вечным ходячим укором, его сиятельством старым князем. Мне повезло, что когда я прибыл, он был с визитом у Загряжской, так что я избежал упреков и скандала. Но думаю, в этот раз я не буду столь удачлив. Так что, выпьем за любовь, господа! — и, заметив, как у друзей появилось недоумение на лицах, Загорский продолжил. — За эту химеру, с которой удается столкнуться немногим, и опять же немногим удается понять, что это всего лишь химера.