— Знаю. И знаю еще то, что казни не будет, — мягко сказала Марина и поспешила добавить, видя, как недоверчиво качает головой девушка. — Государь самолично заверил меня в том.

Варенька подняла на нее глаза, в которых плескалось потрясение. Для нее было немыслимой смелостью пойти к императору и просить о милости. Значит, эта маленькая женщина, что стоит подле нее, намного смелее, чем она сама. Значит, в ней силы духа достаточно, чтобы пойти на многое лишь бы спасти человека, которого…

— Вы любите его? — вдруг решилась задать вопрос Варенька. Марина ничего не ответила, только опустила вуаль на лицо, грустно улыбаясь.

— К чему вам знать это? Вы не мой исповедник, и я не обязана отвечать на подобные вопросы. Я и так открыла вам достаточно. Просто я желаю, чтобы вы постарались понять ту связь, что навеки будет между мной и вашим супругом. Это наша дочь. Это наше прошлое. Но не более того.

— Вы обещаете мне? — Варенька схватила ладони Марины и прижала их к груди. — Прошу вас, обещайте мне это. Я так люблю его. Я так хочу, чтобы он был рядом, чтобы не оставил меня. Не удерживайте его подле себя. Я уверена, что не имей он с вами встреч, все могло бы измениться… все!

Глаза Марины заблестели странным блеском, что был ясно виден даже сквозь полупрозрачную ткань вуали. Она выдернула руки из ладоней Варенька, сжала их нервно меж собой, переплетая пальцы, чтобы ее собеседница не увидела, как они вдруг задрожали мелкой дрожью.

— Я обещаю вам.

С этими словами она развернулась и пошла прочь от своей собеседницы, не в силах более продолжать этот разговор, направляясь к карете, что уже ждала ее, готовая к путешествию.

— Attendez, attendez! [559] — ее нагнала Варенька, удержала на миг. — Если бы он не был женат, то что тогда? Что тогда? Вы бы стали его женой? Ведь у вас ребенок…

— En voil`a assez! Plus de mot! [560]

С этими словами Марина быстро заняла место в карете, усаживаясь с помощью лакея. Она поступала грубо с Варенькой, но Марине недоставало более сил держаться и не заплакать прямо перед ней. Как только она задернула шторки каретного оконца, то не стала скрывать их, и они тонкими дорожками побежали по лицу. Как же она устала от всего! Как хочется покоя! Как хочется, чтобы кто-то обнял, утешил, вытер слезы с лица и заверил, что все непременно будет хорошо, разве может быть иначе?

И Марина стукнула в стену кареты, приказывая переменить направление. Она поедет не в Завидово, где полностью предоставлена сама себе и своему тягостному одиночеству. Она направится в Киреевку, где сможет найти поддержку своей подруги. Пусть и молчаливое сочувствие, но все же лучше, чем быть одной… Да и вести стоит привезти самой, что более ничто не угрожает жизни Загорского.

В Киреевку Марина прибыла ночью и долго извинялась перед хозяевами за столь внезапный и неудобный визит. Те лишь отмахивались от нее, заверяя, что рады видеть ее всегда и в любое время готовы предоставить ей кров и стол.

— О Боже, ты решилась идти к императору? — ахнула Жюли, сидевшая в спальне, предоставленной Марине и наблюдавшая, как Таня помогает подруге приготовиться ко сну. — Не уверена, что у меня хватило бы смелости на это шаг.

— Все оказалось не так страшно, — ответила ей Марина. — Хотя меня трусило еще как!

— Да уж! Хорошо, что все обошлось, — улыбнулась Жюли. — И государь не очень гневался на тебя, и Загорский будет жив.

Но Арсеньев за завтраком встретил эту весть не так радостно, как его супруга. Он хмурился, и его вид снова вселил в сердце Марины тревогу.

— Вы полагаете, что князю предстоит еще немало вынести в наказание? — спросила она, замирая сердце.

— Не знаю, Марина Александровна, — честно ответил ей Павел. — Все зависит от того, какое наказание государь сочтет достойным этой тягчайшей, по его мнению, провинности — дуэли. Быть может, крепость. Помнится, полковник Данзас был милостью государевой помилован от казни за секундантство на дуэли господина Пушкина с кавалергардом Дантесом. Заменена была она на заключение в крепости.

— Пусть лучше так, чем смерть на виселице, — заметила Марина, и Павел покачал головой, то ли соглашаясь с ней, то ли опровергая ее слова.

После завтрака Арсеньев ушел на охоту, прихватив с собой несколько борзых («Между прочим, из ваших псарен, Марина Александровна! Отменные собаки!»), а женщины ушли в сад, чтобы поговорить без посторонних ушей. Они устроились на больших деревянных качелях, как раньше когда-то качались в саду Смольного, делясь секретами.

— Его супруга приходила ко мне, — тихо сказала вдруг Марина, и Жюли обеспокоенно взглянула на нее. — Ты бы видела ее. Вместо той тихой мышки передо мной была разъяренная тигрица, готовая выцарапать мне глаза.