— Как плохо вам живется, уважаемый! — воскликнул царь.

— Я живу бедно, но не плохо, — ответил Чжуан-цзы. — Иметь Путь и его силу и не претворять их в жизни — вот что значит жить плохо. Одеваться в залатанный халат и носить дырявые сандалии — это значит жить бедно, но не плохо. Вот что называется «родиться в недобрый час». Не приходилось ли вам видеть, ваше величество, как лазает по деревьям большая обезьяна? Она без труда влезает на катальпу, кедр или камфорное дерево, прыгает с ветки на ветку так проворно, что сам лучник И не успеет прицелиться в нее. Попав же в заросли мелкого да колючего кустарника, она ступает боком, неуклюже и озирается по сторонам, то и дело оступаясь и теряя равновесие. И не в том дело, что ей приходится делать больше усилий или мускулы ее ослабели. Просто она попала в не подходящую для нее обстановку и не имеет возможности показать, на что она способна. Так и человек: стоит ему оказаться в обществе дурного государя и чиновников-плутов, то, даже если он хочет жить по-доброму, сможет ли он добиться желаемого?

Когда Иляо из Шинани повстречался с правителем Лу, тот выглядел очень утомленным.

— Отчего у вас такой утомленный вид? — спросил шинаньский учитель.

— Я изучил Путь прежних царей и готовился продолжать дело моих предков, — ответил правитель Лу. — Я чту духов и оказываю уважение достойным мужам. Я все делаю сам и не имею ни мгновения отдыха, однако так и не могу избавиться от забот. Вот почему я выгляжу таким утомленным.

— Ваш способ избавления от забот, мой господин, никуда не годится, — сказал шинаньский учитель. — Лиса с ее пышным мехом и леопард с его пятнистой шкурой скрываются в лесах и горных пещерах, чтобы иметь покой. Они выходят наружу по ночам и отдыхают днем — настолько они осторожны. Даже когда им приходится терпеть голод и жажду, они позволяют себе лишь единожды выйти за добычей или на водопой — настолько они сдержанны. И если даже при их осторожности и сдержанности им порой не удается избежать капкана или сети, то разве это их вина? Их мех и шкура — вот источник их несчастий. А разве царство Лу не является для вас такой же шкурой? Я бы посоветовал вам, мой господин, содрать с себя шкуру, очистить сердце, прогнать прочь желания и странствовать привольно в Безлюдном Просторе.

Шэ из Северного дворца по поручению вэйского царя Лин-гуна собирал деньги на отливку колоколов для алтаря за воротами столицы и за три месяца подобрал все нужные колокола с высоким и низким тоном. Царский сын Цин завистливо осмотрел колокола и спросил:

— В чем хитрость твоего искусства?

— Я сосредоточился на одном, мне было не до хитростей, — ответил Шэ. — Я слышал, что в резьбе и полировке следует возвращаться к безыскусности. Держался тех, кто не имеет знаний, был заодно с как будто неумелыми и косноязычными. Был прост и бесхитростен. Провожал уходящих и встречал приходящих, не удерживая первых и не чиня препятствий вторым. Сильным следовал, под хитрых подлаживался, и поэтому они сами все отдавали мне. Так я собирал средства с утра до вечера, никого не обижая ни на волосок.

Тем более так должен поступать тот, кто обрел истинный Путь.

Конфуций был осажден на рубеже царств Чэнь и Цай и в течение семи дней не имел горячей пищи. Тай-гун Жэнь пришел к нему выразить свое сочувствие и сказал: «Вам нынче грозит смерть, не так ли?»

— Так, — отвечал Конфуций.

— Страшитесь смерти?

— Да.

— Я хочу поведать вам о Пути, избавляющем от смерти, — сказал Тай-гун Жэнь. — В Восточном Океане живет птица, зовут ее Ии. Птица эта летает низко и небыстро, словно у нее нет сил: летит вперед, словно кто-то тянет ее за собой, взмывает вверх, словно кто-то подбрасывает ее в воздух. Летя вперед, не смеет быть впереди других. Отступая, не смеет быть позади других. Питаясь, не решается брать пищу первой, кормится остатками еды. Вот почему она не выпадает из стаи и никто из посторонних не может причинить ей вред. Прямое дерево срубают первым. Колодец со сладкой водой осушают первым. Вы же стараетесь приукрасить свои знания, чтобы поразить невежд, самому стяжать совершенство, чтобы выявить низость других, сверкаете, словно солнце и луна на небосводе. Оттого-то вам и не избежать беды. Я слышал, как в старину некий муж, достигший великого совершенства, сказал:

«Восхваляющий сумеет отречься от заслуг и славы и вернуться к обыкновенным людям? Идущий Путем всюду достигает, но присутствие его незримо. Он все свершает, но ему нет имени. Лишенный свойств, совсем обыкновенный, он похож на лишенного рассудка, не оставляет следов, не ищет заслуг и славы. Поэтому он никогда не винит людей и люди ни в чем не винят его. О совершенном человеке ничего не слышат, чему же вам радоваться?»

— Прекрасно! — ответил Конфуций. — Надо порвать все связи, отречься от учеников, бежать на великие болота, одеваться в шкуры и холстину, питаться желудями и каштанами. Тогда, войдя к диким зверям, не потревожишь их стада, придя к птицам, не вспугнешь стаи. Если же меня не испугаются звери и птицы, то что говорить о людях?!

Конфуций спросил Цзы-сан Ху:

— Почему мне пришлось дважды бежать из Лу, на меня повалили дерево в Сун, я заметал следы в Вэй, бедствовал в Шан и Чжоу, был осажден на рубеже Чэнь и Цай? Из-за этих несчастий родичи все больше отдалялись от меня, друзья и последователи все дальше уходили от меня.

— Разве вам не доводилось слышать о бегстве Линь Хоя из Цзя, которому пришлось бросить свою яшмовую печать ценою в тысячу золотых и бежать, подхватив своего малолетнего сына? Кто-то спросил его: «Почему вы взяли с собой сына? Он что, дорого стоит?» «Нет, недорого», — ответил Линь Хой. «Может быть, с ним мало хлопот?» «Нет, хлопот с младенцем много», — ответил Линь Хой. «Так почему же вы бросили драгоценную яшмовую печать и захватили с собой младенца-сына?» «Первое имеет отношение к выгоде, а второе — к небесному в нас», — отвечал Линь Хой.

Те, кого связывает выгода, бросают друг друга в бедности и в несчастии. Те, кого связывает Небо, в бедности и в несчастии сближаются. И различие между теми, кто сближается, и теми, кто отдаляется, неимоверно велико. К тому же благородный муж в общении пресен, как вода, низкий же человек в общении сладок, как молодое вино. Благородный муж и в близости пресен, низкий человек и в разлуке сладок. А тот, кто бездумно сходится, бездумно же и расстается.

— Благодарю покорно за наставление! — ответил Конфуций и пошел к себе, кружась на ходу. Он прекратил обучать учеников, выбросил книги, не пускал к себе учеников, а их любовь к нему только еще более окрепла.

На другой день Цзы-сан Ху сказал: «Перед смертью Шунь наказал Юю так: «Будь осторожен! С людьми лучше всего быть уступчивым, в чувствах лучше всего быть свободным. Когда люди уступчивы, они не расстаются. Когда люди естественны, они не знают забот. Если ты не расстаешься и не знаешь забот, не будешь думать о благопристойном в обхождении с другими. А если не думаешь о благопристойном в обхождении с другими, не будешь и беспокоиться о вещах»».

Конфуций, терпя лишения на рубеже царств Чэнь и Цай, семь дней не имел горячей пищи. Опершись левой рукой на высохшее дерево и отбивая такт сухой веткой в правой руке, он пел песню Бяоши. Он подыгрывал себе на струнах, но не соблюдал нот, пел, но не попадал в тон, и все же звуки дерева и человеческого голоса сливались в одно и проникали глубоко в сердце. Янь Хой, почтительно сложив руки, стоял поодаль и смотрел на учителя. А Конфуций, опасаясь, что Хой, переоценив себя, зайдет слишком далеко или, чрезмерно любя себя, навлечет на себя беду, сказал ему: