Чтобы импульс почувствовать, надо вникать глубоко и скрываться тщательно.

Умение схватить импульс идёт от большого знания, а выгода от этого знания даётся быстрым решительным действием».

Вечнопреемственность события в её аффективном измерении обозначается в китайских текстах также термином и, который относится к первичному динамизму жизни-события и одухотворённой воле мудрого правителя. Этот динамизм проистекает из «движения сердца» и, согласно преобладающему взгляду, вторичен по отношению к пустотности «изначального сердца». Но речь идёт об абсолютной скорости духовного аффекта, «воздействия себя на себя» (смысл временности по Хайдеггеру), неизмеримо превосходящей все скорости физического мира. В приведённой выше притче о «флейте Небес» этот динамизм духа символизирует мировой Ветер, который «внезапно» возникает в первозданном покое и в конце концов в него возвращается. Тот же жизненный динамизм соответствует существу осмысленной речи, каковая есть, в понятиях современной феноменологии, «всеобъемлющая предвосхищающая истолкованность мира» (Г.Г. Гадамер). Согласно остроумной формуле Чжуан-цзы, тот, кто «постиг смысл (и), забывает слова». В позднейшей даосской литературе эта точка смыкания смысла и бытия относится к вечнопреемственности жизни, достигаемой духовным просветлением. Отсюда формула: «когда в воле нет воли — вот подлинная воля». Учёный-живописец Шэнь Чжоу (XV век) в надписи к одной из своих картин отмечал, что одухотворённая воля (Шэнь Чжоу употребляет здесь конфуцианский термин — чжи) рождается из ясного сознания различия между воздействием вещей и откликом на них, то есть в символическом, «междубытном» пространстве духовного трепета или «чудесного соответствия» различных моментов существования. Именно континуум воли-и составляет духовный субстрат чистой сообщительности, восприимчивость к которой делает возможным «упреждающее знание». О результатах его постижения сообщает уже знакомая нам старинная поговорка мастеров боевых искусств Китая: «Он не двигается, и я не двигаюсь. Он сдвинулся — а я сдвинулся прежде него».

Итак, между событием и смыслом существует глубинное родство, которое обусловлено всё тем же символическим круговоротом Пути. Смысл события как раз в том, что оно всегда предваряет, упреждает само себя и вместе с тем — себе на-следует. Мудрец потому и мудр, что никуда не торопится, но, по словам Лао-цзы, «изготавливается прежде других». В изречениях чань-буддийских учителей та же мысль выражена так:

Зафиксируем это взаимопроникновение постоянства и проистечения: событие опознаётся только в соположенности состояний «прежде» и «после», предвосхищения и завершения. Его всегда «уже нет» и «ещё нет». Китайские каллиграфы и мастера боевых искусств говорят, в частности, о «голове» и «хвосте» действия «силы обстоятельств». По той же причине, как уже говорилось, событие как таковое не может быть «предметом рассмотрения». Его идеальный предел — безмятежный покой «мира в целом», покой мировой пучины, поглощающий любое воздействие.

Если вещь ценна своей метаморфозой, то событие ценно самоупразднением. Семиолог Р. Барт замечает по поводу японского мировосприятия: «Событие не относится ни к какому виду, его особенность сходит на нет; след знака, который, казалось, намечался, стирается: ничто не достигнуто, камень снова был брошен напрасно: на водной глади смысла нет ни кругов, ни даже ряби».

Смысл человеческой деятельности, согласно китайской традиции, есть не что иное, как «удержание», «сбережение» (шоу). Реальность — это то, что остаётся, даже когда всё пройдёт: бездонный резервуар, «Волшебная Кладовая» (Чжуан-цзы) абсолютной потенциальности, которая, однако, неотличима от бесчисленного множества мировых свершений.

Здравый смысл говорит нам, что каждое событие происходит во времени, имеет своё время. Размышление же над природой события приводит к выводу о том, что на самом деле время является условием всякого события или, ещё точнее, событие и есть время.

Событие и время совпадают в том, что и то и другое превосходят оппозицию субъекта и объекта или, если высказать этот тезис в положительной форме, утверждают преемственность опыта и бытия, восприятия и действительности. Событие и время относятся к области «междубытного», переходного, динамического состояния. Перемена, изменение и, следовательно, отсутствие самотождественной сущности — их важнейшее свойство. Их природа парадоксальна: они есть именно тогда, когда их нет или, по крайней мере, они не улавливаются чувственным восприятием или мыслью. Но это означает также, что понять природу события — значит понять переживаемое во времени личное существование в его всеобщих, объективных основаниях. Отсюда следует, помимо прочего, что событие и время определяют личную идентичность.

В китайской традиции не возникло сколько-нибудь подробной теории времени, причину чему следует искать, вероятно, как раз в практической направленности китайской мысли, её стремлении отождествить реальность с событием. По той же причине время для китайцев остаётся наиболее общим и не поддающимся объективации и анализу, ускользающим от понятий условием мышления и действия. Понимание времени в китайской традиции выражено в отрывочных, туманных, часто иносказательных формулах, которые не описывают и разъясняют, а указывают и напоминают. Эти высказывания обращены к опыту непосредственного переживания времени; они — только вехи сокровенного духовного пути. Их смысл приходится постигать, прибегая к максимально широкому контексту китайской и мировой философский мысли.

Примечательно, что древнейшая и наиболее почитаемая каноническая книга Китая называется именно «Книгой Перемен» (И цзин, Чжоу И). Основу этого загадочного памятника составляют даже не письменные тексты, а 64 комбинации из шести черт, так называемые гексаграммы. Сами черты бывают двух видов: сплошные (обозначающие активное, светлое, мужское начало Ян) и прерывистые (соотносящиеся с пассивным, тёмным, женским началом Инь). Основной корпус «Книги Перемен» сопровождается разнообразными комментариями и за три тысячелетия истории китайской цивилизации породил массу толкований. Но во все времена он служил материалом для особого рода гаданий, позволявших определить характер наличной обстановки и адекватный способ поведения в ней. Таким образом, постижение смысла гексаграмм «И цзина» носит характер-вникания в мировой процесс изменений, открытия в нём всё более утончённых и глубоких смыслов.

По сути дела, каждая гексаграмма «И цзина» обозначает определённую динамическую ситуацию и протекающий в её рамках процесс изменений в его непрерывно утончающихся нюансах. Эти изменения создают условия для плавного перетекания одной ситуации в другую. Реальность, согласно «И цзину», есть постоянное «рождение жизни» или «животворение живого» (шэя-шэн). Эта формула совпадает с принятым в современной феноменологии определением времени как «аффектации себя самим собой», единство возбуждающего и возбуждаемого, переход от одного настоящего к другому как абсолютный феномен, конституирующий сам себя. Время, понимаемое таким образом, неотделимо от сознательного переживания: «суть времени в том, чтобы быть не просто действительным временем или временем, которое течёт, но ещё и временем, знающим о себе, ибо взрыв или раскрытие настоящего к будущему представляет собой архетип отношения себя к себе и обрисовывает некое внутреннее, или самость» [135] .