Ее лицо озарилось, словно освещенное солнцем, и я погрустнел. Было ясно, что ни одному мужчине не сравниться с загадочным новым редактором.

— О! Господин Кэмпбелл просто очарователен. Он так умен! Получил степень магистра в Колумбийском университете, ну вы знаете, изучение средневековья. Был в Европе, встречался с Джойсом и Манном, и с Сильвией Бич. Однако его главное пристрастие не литература, а… Видите ли, он читает на санскрите и знает учение Кришнамурти.

Намек, понятный лишь просвещенным, остался для меня загадкой, и, видимо, это отразилось у меня на лице.

— Ах, ничего страшного. Поймете сами, как только увидите его, так со всеми бывает. Он просто излучает энергию древности, энергию мысли…

Я стал расспрашивать об интересах нового редактора. Однако все имена, что она так благоговейно произносила, были мне неизвестны, и я стыдился в этом признаться. Откровенно говоря, мне было завидно слышать, как щедро хвалит Кэмпбелла столь красивая женщина.

— Тогда, думаю, ему совсем безразлична наука? — сказал я, надеясь поставить его на землю.

— Да что вы, — тотчас возразила госпожа Эрдман, — как раз наоборот. Кэмпбелл очень высоко ценит науку. Иначе не стал бы редактором. Несколько лет назад он провел не один месяц в учениках у биолога Эда Рикетса. Они добрались до самого западного побережья, проделав путь от Кармела до Ситки на Аляске, собирали растения приливной зоны. Именно тогда он и подружился с Джоном Стейнбеком. А еще господин Кэмпбелл весьма начитан в области истории, если вы причисляете ее к наукам.

Я сделал последний тычок:

— Ну, тогда он принадлежит к типу яйцеголовых умников.

Госпожа Эрдман рассмеялась:

— Не совсем так. Он был в колумбийской команде по легкой атлетике. Ему не хватило двух секунд, чтобы установить мировой рекорд в забеге на полмили.

Я понял, что меня постиг полный провал. Этот Кэмпбелл казался ей богом. Прислонившись к спинке кресла, я уселся ждать в подавленной тишине.

Шли часы. Люди, которым было назначено, заходили и выходили из кабинета Кэмпбелла, но его самого я не видел. До четырех часов.

У внутренней двери показался высокий мужчина в середине четвертого десятка. С густыми волнистыми волосами, большим носом, сильным подбородком, он напомнил мне здоровенного грубого ирландского полицейского, коими пестрит наш район.

Однако первое впечатление рассеялось, когда он заговорил воспитанным тоном, твердым, но благожелательным:

— Госпожа Эрдман, боюсь, на сегодня прием закончен…

Я вскочил на ноги и невольно выпалил:

— Но сэр, я ждал весь день!

Кэмпбелл открыл рот, и я понял, что сейчас он избавится от меня ложными обещаниями. Тут его взгляд случайно остановился на моем ремне.

Пряжка у меня была украшена бирюзой — такие носят в резервации.

Реакция Кэмпбелла просто сразила меня: он поздоровался на языке навахо.

Почувствовав мое внутреннее смущение, Кэмпбелл сделал шаг вперед и встал вплотную. Он положил руку мне на плечо, улыбнулся и сказал секретарше:

— Как я и говорил, госпожа Эрдман, этот молодой человек будет на сегодня последним посетителем.

Госпожа Эрдман вспыхнула своей чарующей улыбкой.

— Я прослежу, чтобы вас не беспокоили.

А затем я очутился в святая святых — кабинете «Эстаундинг» — и закрыл за собой дверь со свежей золотистой табличкой с именем редактора.

«Джозеф Кэмпбелл».

Пригласив меня сесть в кожаное кресло, Кэмпбелл облокотился о край стола, оставив одну ногу на весу. Под тканью штанов вычерчивались мышцы бегуна.

Наконец ко мне вернулся голос:

— Вы говорите на навахо?

Кэмпбелл от души рассмеялся.

— Да нет, знаю всего пару слов. Сами собой запомнились, из книг. С детства зачитывался историями об американских индейцах. Вам знакомо имя Элмер Грегор? Нет? Восхитительно описывает ваш народ. Я неплохо знал Элмера в юности. Шутки ради мы общались за завтраком на индейском языке знаков. Мои родители из себя выходили! Какое потрясающее натуральное введение в культуру!

Вдруг мне до безумия захотелось прочесть этого Элмера Грегора, хотя я наверняка почерпнул бы лишь второсортную информацию о своем племени! Но Кэмпбелл умел увлечь. Восторг его был заразителен. Какая бы тема ни доминировала в его душе и разговоре, вскоре она захватывала и собеседника.