Шрифт:
— Соня!
— Не нужно. Подожди. Сядь, — мягко и грустно остановила его Соня. — Сядь. Слушай.
Он сел, но слушать не стал.
— Почему ты не писала? — сказал он.
Она смотрела на него, как смотрят взрослые женщины на что-то далекое и грустно-прекрасное. Потом сказала:
— Послушай. Ты молодой. Ты ведь еще совсем молодой. Тебе еще рано…
— Не рано! — перебил он. — Мне уже восемнадцать лет. Через четыре месяца. Отец сказал, если ты приедешь…
— Подожди, подожди! — попросила Соня с какой-то мукой в голосе. — Глупый… — Она вздохнула: — Я замужем, Мурат, я тут вышла замуж.
Он смотрел на нее молча, одеревенев. Потом встал. И на деревянных ногах пошел из беседки.
— Мурат! — позвала она. — Мурат…
Он не оглянулся.
А она не стала звать его больше — что она могла сказать ему? Она сидела в беседке и плакала, сама не зная почему…
Где-то вдали, за поселком, прогудел поезд, а по зеленой деревенской улице, где купались в пыли куры и гуси пили воду, вытягивая к небу длинные шеи, от Сони уходила молодость — ее южная беззаботная молодость…
Поздним вечером пришел с работы муж. Ему было 28 лет, он работал хирургом в местной больнице. На столе его ждал остывший ужин, а Соня сидела по другую сторону стола, проверяя нотные тетради — диктанты по сольфеджио. В стороне от тетрадей лежал вскрытый почтовый конверт.
— От брата? — спросил у Сони муж, подойдя к умывальнику и принимаясь по профессиональной привычке долго и тщательно мыть руки.
— Да, — сказала Соня.
— Ну, можно поздравить?
— Нет, — сказала Соня.
Он удивленно повернулся к ней.
— Наверно, он провалился на экзаменах, — сказала Соня.
— Но он же прошел творческий конкурс…
— А потом — экзамены, — грустно сказала Соня. — Пишет, что его взяли на работу в газету, стажером. Уже напечатал одну статью…
— Н-да… — неопределенно сказал муж. — Где же он живет?
— Пока у какого-то приятеля. Я поеду к нему на каникулы.
— Ну-ну… — Он вымыл наконец руки, сел к столу, вздохнул: — Устал. Даже есть не хочется…
Она вопросительно глянула на него.
— Парня одного привезли, — сказал он. — Я уже домой уходил, и так две операции было сегодня, и вдруг привезли. То ли с поезда упал, то ли сам бросился — трезвый совершенно. Между прочим, земляк твой. Расулов фамилия.
Соня в ужасе посмотрела на него.
— Как ты сказал? — медленно произнесла она.
— Я говорю, земляк твой. Расулов фамилия. — Он принялся есть.
— Что с ним?
— Ребро сломал и вообще — побился. Но ничего, жив, я его заштопал. Ты чего? — Он удивленно перестал есть, глядя, как Соня вскочила с места, заметалась было по комнате, собираясь то ли переодеться, то ли набросить что-то на себя, а потом — как была в домашнем халате — бросилась из комнаты.
— Соня!
Но она уже выбежала из дома.
Она прибежала в больницу запыхавшаяся, с растрепанными от бега волосами. С трудом переведя дыхание, спросила у дежурной медсестры:
— Где он?
— Домой ушел, час как ушел, что с вами? — удивилась та.
— Кто ушел?
— Ну, муж ваш, Олег Павлович…
— Расулов где? Расулов, мальчик!
— А, мальчик! В боксе он, спит.
— Проводи меня…
Медсестра, недоумевая, провела ее в бокс — маленькую палату. На ходу говорила:
— Олег Павлович ему операцию сделал и швы наложил, спит он теперь… Чернявый такой, грузин, наверно… Вот он тут.
— Сама ты грузинка, — сказала Соня и открыла дверь палаты.
На койке — перебинтованный, с пластырями на лице и с запекшимися губами — спал Мурат.
Соня вошла, села рядом с койкой на стул.
Молча смотрела на спящего Мурата.
Медсестра мялась в двери, потом кашлянула.
— Иди, Зоя, я посижу… — сказала Соня.
Медсестра ушла, а Соня продолжала сидеть. Во сне Мурат чуть поморщился от боли — видно, у него еще горело от ушибов лицо.
Соня наклонилась к нему и тихо, почти неслышно поцеловала сначала рассеченную бровь, потом — пластырь на лбу, расцарапанную щеку…
Он вздохнул во сне и словно улыбнулся. Она отстранилась. Потом медленно встала, вышла из палаты и тихо закрыла за собой дверь.
По коридору больницы навстречу ей шел озабоченный муж, его сопровождала медсестра.
— Что случилось? — спросил он у Сони. — Ты знаешь этого парня?
— Знаю, — сказала Соня. — Он приезжал ко мне.