— Чё ты сказал?? — о, вот это уже интересно! — Какая некрофилия? Если я правильно…

— Совершенно верно. Я очень долго мечтал изнасиловать реальный труп… как во сне, страшном, бредил этой темой. Просил девчонок изображать неживых, но мало было… однажды усыпил девочку, лет пятнадцати, и этот реальный эффект мёртвого… тела! О, это было очень, очень круто, но…

— А тебе-то сколько было?

— Что? А, фигня, разве это важно? — он немного разозлился, и я прикусила язык, боясь больше ничего не услышать, сочтённая за непонимающую.

— Ну так вот, ты слушай! Но эффект не тот, всё равно, она же дышала и не остывала, а мне нужно было — чёрт, всё равно нужно было чтоб тело остывало под руками, и… короче, мне мало было просто спящей! И я долго не думал, я…

— Убил кого-нибудь, и трахнул? — не удержалась и влезла я.

— Нет, не убил… не смог! Хотя очень хотел! Заодно проверил бы это чувство, когда забираешь жизнь… нет, не вышло. Просто забил одну мазохистку до потери сознания. Ну, не скажу, чтоб она сама была виновата, но просила очень, и кричала — ещё, ещё сильней! Умоляла бить её всё больней, пока не сорвалась на шёпот, и вообще не выключилась. Ну, я испугался немного, она так реально затихала постепенно, так реально, Дика!! — он перевёл дыхание, и продолжил: — Ну, вот, короче. И лежала, такая тихая и измученная, и почти… да, почти не дышала! Эффект трупа полнейший! Она даже остывала, только представь! Блин, я думал, что и правда убил её. Но сердце билось и знаешь, как стрёмно было — с одной стороны, нагоняешь на себя сладкое чувство смерти, и трахая её, неподвижную, вслушиваешься, чтоб сердце всё же билось, а иначе… нет. Это была такая жуткая балансировка на гранях смерти и жизни… не знаю, с одной стороны это очень обломно, знать, что реальный труп не трахаешь, а с другой — какое облегчение, что она всё равно жива, и не заразишься трупным ядом, значит, тебе ничего за это не будет… но вот то, что и от этого тебе тоже толком ничего не будет — обламывает как со стометровой башни вниз головой, и бля, не долетел! Понимаешь?

— Вроде того, — кивнула я.

— Ну вот такая фишка… короче, потом я ещё практиковал это, мёртвые девочки, и не только… и мальчики…

— Что? — чуть слышно пискнула я, боясь спугнуть — неужели он касается этой темы сам? Ведь стоит мне только чуть намекнуть, он болезненно дёргается! Говори же, Ветер!

— Да, и Арто… тоже, так хотел чтоб мне хорошо было! — он отвернулся, и вздрогнул, как в лихорадке. — Но нет, Дика, не спрашивай! Да, это ещё один пункт, это… и всё, не будем об этом никогда, хорошо?

Чтож, он так убедительно сказал, что пришлось только кивнуть, соглашаясь. Ах, ты блядь такая, Ветер! Ты спал с парнями?! Вот чёрт… без комментариев, потом если получится, выведаю. Но очень надеюсь, чтоб не…

Пусть лучше говорит, пока говорится.

— А вот ещё мечтал стать маньяком, реально! Знаешь, лазил по сайтам, и строил реальные планы, как убью кого-нибудь впервые… лучше, конечно, проститутку! С ней проще — сначала я ей заплачу за работу, чтобы она дала мне как следует во все места, а потом… ну, к теме, почему именно шлюху — она согласилась бы пойти со мной куда угодно, и не надо было бы её насиловать, сама бы дала — я ведь боялся так сразу и начать круто! А я бы её ножом между лопаток, пока она сосала бы… вроде того. Но вот что думал, а вдруг она будет сосать, а я ей нож — так она ещё сожмёт челюсти рефлекторно, и… ну понимаешь… хрен знает, потом решил, что лучше начать с маленькой девочки какой-нибудь, такой, что несложно сломать… я вообще очень увлекался слезами маленьких девочек. Ангельская вода! Нектар! Бог потому столько страданий дал людям, особенно беззащитным, что пить их слёзы… божественно. Ай, кто не в курсе — не поймёт! Лежал ночами, и мечтал — как сначала жестоко ломать их, и косточки хрустят, и им так больно, что они не в силах даже кричать! Боже, боже, а потом… конечно, до смерти! Пить их боль, пить огромными глотками, жадно, и выедать душу через глаза, десертной ложечкой, в момент смерти… о, как я хотел страшно увидеть этот тончайший момент когда ещё жива, и вот сейчас… и вот когда! Ну, да это классика, все маньяки хотят этого, и не знаю, получается ли? Я хотел знать… я хотел пить.

Помолчал. Перевёл дыхание. Я ждала, затихнув, как мышь.

— И я общался с одной гёрлой, она погибла в дурдоме, её звали Алиса. Ей было семнадцать лет, и она была маньяком, нереально классным! Работала ножом, убивая мужчин… молодых, старых — всё равно… да, реально! Она поила меня рассказами-отчётами о своих похождениях, будто водой живой! — Ветер одухотворенно воздевал руки, глядя в потолок, и чуть не пел: — Боже, Дика как она нужна была мне! Я будто был там с ней, я будто ходил вместе с ней на эти её дела… Элис меня просто спасла, когда я слушал, мне пить хотелось меньше, представляешь? О, если б не она, я бы загнулся, высох от этой жажды, или же… не знаю, или погиб бы как она, меня бы ведь точно поймали однажды…. я до сих пор ей благодрен дико!

Кошма-а-ар! Я содрогаюсь от омерзения и сладко-ужасного интереса, и… понимания!! Я понимаю его, какими-то неопределёнными рецепторами, какими-то своими точками внутри, которых раньше не чувствовала. И сжимаю его в порыве невыносимого признания, ещё крепче, и целую ключицы, и прошу шопотом подробностей, и замираю…

Ему надо было всё, практически, что доступно. Кроме зоофилии и педофилии — не понравилось. Попробовал как-то, но оказалась не его тема.

А мне особо нечего рассказать… если только как мучила сладко жуков, пойманных целой горстью во дворе, и тайно мастурбировала под одеялом в три года — вот и всё, пожалуй. А горькие мои подростковые извращенные сны — так это же только сны! Не помню я ничего толком… да и страшно.

Потом все спрашивала, но больше себя, нежели его — что ещё за Арто?? Имя знакомое… а, да — как этот, из «Ультрафиолетовых богинь». Он уклонялся нервно, и запрещал упоминать даже имя это! А зачем же тогда вообще было говорить! Вот сволочь, растравил. А ведь не девичье погоняло-то… неужели? Но это слишком дурная догадка. Не хочется думать, что Ветер еще и на такое горазд! Это что-то уж слишком! Но ведь я его хорошо знаю, от него можно ждать вообще всего, что угодно! И что вовсе не угодно — тоже, в равной степени! Этот ведь ни за что не станет уступать обществу, и будет делать только то, что считает желанным, нужным или возможным для себя.

Да, а до этого я как-то не думала, откуда краска на лице Ветра, подведённые глаза и тон, когда мы играем, слепая от любовной похоти. Потом, намеренно присмотревшись, заметила у него дома полный набор, кроме помады. Коробка очень бледной пудры, два карандаша черный и серый, черный лак для ногтей, серо-синие тени для век… А зеркальце-то всегда в кармане — гей?! Би?! Писец, ещё не хватало! Вот это же нихуя себе, это уже действительно нихуя себе!!

Напрямую спрашивать не решилась… очень уж он болезненно реагирует на подобные намеки! Даже и не подступись!