Я распахнул дверь комнаты и обомлел. Там, за дверью, был такой хаос, будто по всему дому вдруг пронесся смерч, который расшвырял по полу в неимоверном беспорядке вещи – одежду, обувь, детские игрушки, продукты в упаковке и без, тетрадки, картонные коробки и множество другой всякой всячины, и только по странному стечению обстоятельств этот природный катаклизм почему-то обошел стороной комнату, в которой мы с Мартыновым спали.

По опыту своих коллег из группы, снимающей сюжеты из криминальной хроники, я знал, что, кроме смерча, может быть еще одна веская и даже более правдоподобная причина подобного разгрома. Ограбление. Обычно после ограбления все выглядит так же живописно.

Я пошел по галерее, стараясь ступать мимо разбросанных тут и там вещей, но это мне нечасто удавалось, и я порой производил немалый шум, но никто на этот шум не реагировал. Комнаты, мимо которых я шел, были пусты. Двери распахнуты, внутри столь же живописный беспорядок – и никого. Пугающее безлюдье. Где-то свет был включен, в некоторых комнатах царила темнота, но и там не было никого – я не видел этого, а угадывал.

Я перегнулся через перила и посмотрел вниз. Тот же беспорядок. И такое же безлюдье.

– Эй! – крикнул я и испугался собственного голоса.

Никого.

– Илья! – позвал я.

Демин не ответил. Что произошло здесь за то время, что я спал? Что такое страшное случилось? Я обернулся, раздумывая, не вернуться ли мне в нашу комнату и не разбудить ли Мартынова, но тут какой-то неясный шум раздался внизу, и я тотчас же о Мартынове забыл. Что-то я услышал. Что-то похожее на вздох. Или на стон.

Я стал торопливо спускаться по лестнице. Какой-то шарф или платок намотался на мой ботинок, я едва не упал, а после не без труда избавился от этой тряпки, причем делал это на ходу.

Следы разгрома были здесь не менее впечатляющи. Как монголо-татарская орда прошла.

– Эй! – позвал я. – Есть тут кто-нибудь?

И снова мне никто не ответил. Одна комната, другая. Потом кухня. Повсюду беспорядок. Я заглянул в комнату, служившую обитателям дома столовой, и увидел Демина. Илья сидел на столом, обхватив руками голову, и был при этом совершенно неподвижен.

– Илья! – выдохнул я.

Он поднял голову. Он был жив! Он жил! Но как же он постарел за эти несколько часов! Как будто пролетело тридцать лет. Лицо старика. Правда, седины в волосах не прибавилось. А был бы седой – ну вылитый Альберт Эйнштейн в последние годы жизни. Даже волосы на голове так же всклокочены, как у Эйнштейна на той знаменитой фотографии. Глубокие морщины на лице. Круги под глазами. Старик стариком.

– Что случилось, Илья?

Он разлепил свои непослушные губы и кратко меня просветил:

– Полный финиш! Конец всему!

Я с изумлением обнаружил, что губы у него дрожат.

– Илья! – всполошился я. – Что случилось? Где все? Где дети? Где Мария?

– Уехали.

– Куда?

Ответом мне был взгляд, из которого плеснуло такой болью, что я дар речи потерял.

– Зачем ты это сделал? – пробормотал укоряюще Демин.

– Что я сделал? – обмер я и повел взглядом вокруг, обозревая учиненный здесь погром.

Помните эпизод из гайдаевской «Кавказской пленницы»? Милиционер в присутствии не до конца протрезвевшего Шурика читает вслух протокол: «Потом на развалинах старинной часовни…» Ничего не помнящий о собственных пьяных похождениях Шурик виновато уточняет: «Простите! А часовню – это тоже я?» Вот и я примерно в таком дурацком положении пребывал. Как мы водку пили – помню. Как с Марией разговаривал о жизни – помню. Как ребятишки затеяли игру в прятки и я хотел с ними тоже сыграть, да этот несносный Мартынов увлек меня наверх, в комнату, чтобы я какие-то бумаги там писал, – тоже помню. Но дальше не помню ничего. Может, я и вправду куролесить стал? По моим плечам запрыгали зеленые чертики, белая горячка чмокнула меня в макушку, и я оторвался по полной программе? Ну не может же такого быть!

– Зачем ты в это полез? – горько сказал Демин. – Чего ты нос свой туда сунул?

– Куда?

– В пирамиду эту! – сорвался Демин. – Какого черта! Зачем?! Кто тебя просил?!

Я так растерялся, что и не знал, что сказать. Только бормотал:

– Ну при чем тут это? Ну чего ты кричишь? Я же тебя про Марию спрашиваю, а не про пирамиду.

– Мария – это пирамида и есть! – крикнул Демин. – Пойми ты, дурья башка!

– Мария?! – изумился я. – Мария – это Магистр?

– Ну какой Магистр, господи! – взвыл Илья. – Она в системе этой была! Она деньги там зарабатывала! И вот все рухнуло! Из-за тебя, дурака! Из-за тебя одного!

Вряд ли он был бы столь словоохотлив, кабы не выпитое им. Илья здорово надрался, если судить по выстроившейся на столе перед ним стеклотаре, и только поэтому он сказал то, о чем при любом другом раскладе молчал бы как партизан.

Мария участвовала в этой пирамиде. Нет, она не была Магистром, про Магистра сам Демин ничего толком не знал, сказал лишь, что это какой-то прохиндей, специально поставленный во главу пирамиды для относительно законного способа сбора денег у населения. Ниже Магистра стояли десять человек, с каждого из них и начиналась цепочка участников, которые несли свои деньги. Одним из этих десяти счастливчиков-небожителей и была Мария.