– Да, – деревянным голосом поддакнула Лиза. – Кто бы мог подумать!

– Шедевр!

– Именно что шедевр, – проявила упорство Лиза.

– Достояние человечества!

– Бессмертное творение Леонардо, – все тем же деревянным голосом произнесла Кулакова.

– Хотя лично я тут вижу одно очень необычное обстоятельство, – вдруг сказал директор.

Лиза обмерла и вжала голову в плечи. Потом перевела взгляд на директора. Тот смотрел на картину будто бы с сомнением.

– Правда? – еще не веря, осведомилась Лиза. – Видите что-то необычное?

– Да, – сказал директор задумчиво. – Мне эта картина всегда представлялась несколько более крупной. Я думал, что она побольше по размеру. А тут смотрю – ну просто фитюлька какая-то, а не картина.

Он скрестил руки на груди, отчего тотчас же стал похож на Наполеона Бонапарта, и так и рассматривал картину.

– А еще что-нибудь необычное? – несмело вякнула Лиза.

– Еще? – задумчиво переспросил похожий на Наполеона директор.

Всмотрелся в картину с прищуром.

– А так все то же, – вынес он свой вердикт. – Образ, знакомый с детства. Знаете, Лиза, я, когда в трехлетнем возрасте впервые увидел репродукцию в «Огоньке»…

Лиза посмотрела на своего собеседника почти с ненавистью. Я видел ее лицо на мониторе и голову был готов дать на отсечение, что Лиза задушила бы этого чертова директора своими собственными руками, если бы это было возможно при ее хлипком здоровье.

– А вот язык, – как в омут головой бросилась Лиза.

– А? – воззрился на нее директор, бесцеремонно вырванный из благостных воспоминаний о своем сопливом детстве и оттого изрядно растерявшийся.

– Язык! – заупрямилась Лиза.

Так упорствуют люди, которым уже нечего терять. Или пан, или пропал. Хуже все равно уже не будет.

– Какой язык? – очень натурально изобразил недоумение директор.

– Этот вот, который у Джоконды.

– А что там такое с языком? – всерьез заинтересовался директор и всмотрелся в знакомый лик с таким вниманием, словно рассчитывал увидеть там что-то такое, чего никто и никогда прежде не замечал.

Но сколько он ни всматривался, ничего нового лично для себя не увидел. С напряжением следящая за ним Лиза разочарованно всхлипнула.

– Ну как же так! – прорвало ее. – Ну ведь язык же! Ведь высовывает! Вот так вот делает!

Высунула язык. Директор на ее язык посмотрел, потом на язык Моны Лизы, после чего признал:

– А вы знаете – очень похоже!

– «Похоже»! – размазывала слезы по щекам Лиза. – Вы что – не понимаете, о чем я вам говорю? Ведь не было раньше! Не было!

– Чего не было? – осведомился директор с таким ледяным холодом в голосе, каким политруки на фронте вопрошали у дезертиров, как это они дошли до жизни такой.

Но Лизе уже было все равно. Хоть ты к стенке ее ставь, а все же расстрел – это лучше, чем всю оставшуюся жизнь прожить со съехавшей набекрень крышей.

– Языка этого не было! – возопила Лиза, и французы вздрогнули все одновременно. – Не было языка этого у нее! Улыбалась она! Улыбалась! Вы это понимаете?!

Директор смотрел на нее так, будто она несла что-то совсем уж несусветное. И на его лице даже отобразился вполне правдоподобный испуг.

– Хорошо, – сказал он с мягкостью многоопытного врача-психиатра в голосе. – Я вас понял, Лиза. Вы побудьте пока здесь. А я быстренько.

И он действительно вприпрыжку побежал из зала прочь. Отсутствовал совсем недолго, а когда вернулся, у него в руках была посвященная творчеству Леонардо монография на итальянском языке. Этот внушительных размеров том Лиза прежде видела в директорском кабинете. Книгу директору в прошлом году подарили заезжие итальянцы.

– Сейчас! – бормотал директор, торопливо перелистывая страницы. – Сейчас!

Нашел нужную страницу.

– Ой! – сказала Лиза и обхватила руками свою голову, будто очень некстати у нее разболелась.

Мона Лиза с ехидной усмешкой демонстрировала свой розовый язык.

– Неправда! – бормотала Лиза. – Этого просто не может быть!

– Ну как же не может? – с огромной долей правдоподобия в голосе отвечал на это директор и тыкал пальцем в лицо насмешницы Джоконды. – Ведь монография! Научный труд! Профессора писали!