Док, в котором будут ремонтировать наше судно, оказался деревянным. Конструкция его до удивления примитивна: огромных размеров затопленный деревянный ящик с толстенным двойным днищем. Когда судно входило в док, воду из ящика откачивали, он всплывал, и корабль оказывался прочно стоящим на кильблоках, укрепленных на дне. Несмотря на простоту своего устройства, док мог принимать суда довольно внушительных размеров - в соседнем “ящике” стоял в ремонте авианосец.

Минул какой-нибудь час, и теплоход крепко встал на кильблоках в осушенном доке, совсем как на операционном столе. Еще несколько часов - и борта оделись лесами. В воздухе неумолчный стук пневматических молотков и треск электросварочных аппаратов.

На следующий день мы с инженером-американцем спустились в док осматривать днище. Печальное зрелище: наполовину оторванные и завернутые в разные стороны, наваренные сверху железные листы. Практически ремонта, сделанного в Совгавани, как не бывало. Днище оказалось таким же дырявым, как после аварии.

Американец прошел вдоль всего днища, осмотрел пробоины, потрогал для чего-то торчащие заусеницы. Потом удивленно уставился на меня.

– Картина для вас ясна, мистер?
– спросил я.

– Картина ясна. Одного не могу понять: как вы дотянули из Владивостока до Америки и привезли еще какой-то груз? Вы должны были утонуть в Беринговом море… Скажите, какова была погода в Тихом? В январе он не любит шутить с моряками.

– Ветер ураганной силы и зыбь девять баллов.

– Такое может случаться только с большевиками, да и то один раз в сто лет. Странно, как выдержал корпус.

– Ленинградцы строят крепкие суда.

– Я вас вдвойне поздравляю с прибытием в США. Считаю, что вы родились во второй раз… Пятьдесят листов, а то и больше на днище надо сменить и флорных столько же.

Начались жаркие дни. Американцы не тянули с ремонтом. Главным лицом на нашем теплоходе по палубной части, отвечающим за все дела, оказался мастер. Он пришел с небольшой записной книжкой. Никаких ремонтных ведомостей. У него даже и портфеля не было. Я помню, нас несколько смутило это обстоятельство. Ремонтные ведомости мы готовили долго и мучительно. И не только мы, но и пароходство и министерство. Составляли их до предела точно - все размеры и материал. А сколько трудились, когда переводили на английский язык. Однако мастер пренебрег нашими прекрасно оформленными документами. Он обошел судно вместе со старшим помощником и сделал отметки в своей книжице. Одновременно ставил свои отметки и на всем, что подлежало ремонту, разноцветными мелками. Примерно так же обстояли дела и в машине у стармеха Виктора Ивановича Копанева.

Утром на палубе нашего теплохода появились рабочие с жестяными саквояжиками в руках - в них они принесли завтрак - и быстро разошлись по своим местам.

На судне параллельно велось несколько работ, и все с таким расчетом, чтобы закончились они в одно время и затяжка не сказалась на сроках ремонта всего корабля.

Хочется отметить, что большинство американских рабочих, из тех, кого я встречал, относились к своему труду добросовестно и работали с американской деловитостью. Они очень близко принимали к сердцу события, развертывавшиеся на мировых фронтах, и с особым вниманием относились к нам, советским морякам.

Когда прошли годы, я стал думать, что каждый суровый рейс помогает делаться капитаном. Этот был тоже хорошей выучкой. После я никогда не шел на уступки, если считал необходимым для благополучного плавания добиться того, в чем был убежден.

Конечно, на все случаи морской практики трудно сразу набраться ума, однако принятое мной правило дало свои результаты: аварий с судами, которыми я командовал, не было…

Море волнует и манит миллионы людей, море воспитывает сильных и бесстрашных. Старинная мудрость говорит: море не может научить плохому. Оно поглотило немало надежд, но оно само - надежда. Даже когда океан гневается, он дает возможность человеку испытать свои силы.

В десять часов утра на борт пришли американские инженеры. Они сообщили, что наш теплоход одновременно с ремонтом будет переоборудоваться под перевозку восемнадцати больших паровозов вместе с тендерами.

– Как вы полагаете, - спросили меня, - будет ли это возможно? Нам известно, что война уничтожила часть ваших паровозов и сейчас они особенно необходимы.

– Надо подумать, дайте ваши расчеты.

– Конечно.
– Один из американцев вынул из портфеля кипу бумаг и передал мне.
– Мы думаем основательно расширить люки номер два и четыре, - добавил он, пока я бегло просматривал чертежи и расчеты.
– Вам здесь на неделю работы, капитан, чтобы только разобраться, что к чему.

Разговор продолжался три часа, и я понял, что все расчеты в основном сделаны. Конечно, я понимал значение паровозов для моей страны, разоренной фашистами. Война продолжалась, наша армия неудержимо идет вперед - сколько грузов каждый день надо отправить вслед за движущимся людским потоком!

Наш теплоход подходит для перевозки паровозов. Всю ночь мы вместе со старшим помощником Василевским разбирались в чертежах и расчетах, оставленных американцами. Оказалось, они все предусмотрели.

Будто не так уж сложно погрузить на большегрузное судно 18 паровозов и тендеров - ведь они весили всего 1800 тонн. Однако разместить их было не просто. Эту задачу американцы решили неплохо, и корпус теплохода, как нам показалось с Петром Николаевичем, должен стать крепче прежнего. Кроме того, нашему судну предстояло не только залечить свои раны, но и переродиться. После переоборудования его “специальностью” будет не только лесовоз, но и паровозовоз.