Тем не менее при всех этих суровых словах Кропоткин и его хлебовольцы продолжали санкционировать акты насилия, источником которых была уязвленная совесть или сочувствие к угнетенным, а также «пропаганда действием», специально созданная для пробуждения революционной сознательности масс. Группа «Хлеб и воля» тоже оправдывала «оборонительный террор» для отпора разгулу полицейских сил или черносотенцев, отрядов громил, устраивавших еврейские погромы и нападения на интеллигенцию в 1905–1906 годах. И поэтому сообщение из Одессы, бурным летом 1905 года опубликованное в издании «Хлеб и воля», провозглашало: «Только враги народа могут быть врагами террора!»

Из нескольких анархистских школ, появившихся в этот период в России, самыми суровыми критиками тактики терроризма были анархо-синдикалисты. Даже сравнительно сдержанные хлебовольцы не избежали их цензуры. Самый известный лидер анархо-синдикалистов в России, выступавший под псевдонимом Даниил Новомирский (его настоящее имя Яков Кириловский), упрекал Кропоткина и его последователей за то, что они поощряли пропаганду действием и другие отдельные формы терроризма, которые, как он говорил, лишь поощряли совершенно ненужный «дух мятежа» среди отсталых и не готовых к действиям масс. Что же до откровенных террористов «Безначалия» и «Черного знамени», Новомирский сравнивал их с организацией «Народная воля» предыдущего поколения, потому что все эти группы ошибочно полагались на небольшие «отряды мятежников», действия которых якобы повлекут за собой фундаментальные изменения старого порядка – а эта задача под силу только широким массам самого русского народа.

Новомирскому довелось быть в той толпе, которая собралась у кафе Либмана после того, как в декабре 1905 года оно пережило взрыв бомбы. Он обратил внимание, что в этом кафе собирались отнюдь не самые богатые люди. Это был «второклассный» ресторан, обслуживавший мелкую буржуазию и интеллигенцию. Бомба, взорвавшаяся на улице, не произвела «ничего, кроме шума». Новомирский отметил реакцию рабочих, стоявших на улице в толпе: «Что, революционеры не могут придумать ничего лучшего, чем бросать бомбы в рестораны? Можно подумать, что царская власть уже свергнута и буржуазия уничтожена! Бомбу, без сомнения, бросили черносотенцы, чтобы дискредитировать революционеров».

Новомирский предупреждал, что, если анархисты продолжат следовать своей бесплодной тактике и будут бросать в бой свои неподготовленные батальоны, судьба их будет столь же трагичной, сколь и у «Народной воли», руководители которой закончили свой путь на виселице. Первостепенная задача анархизма, утверждал он, – это распространение пропаганды на заводах и организация революционных профессиональных союзов, которые станут средством классовой борьбы против буржуазии. В наше время, добавлял он, единственным эффективным террором может быть «экономический террор» – забастовки, бойкоты, саботаж, нападения на директоров предприятий и экспроприация правительственных фондов. «Неразборчивые налеты банд мародеров, вместо того чтобы поднимать революционную сознательность пролетариата, могут только «злобить рабочих, вызывать к жизни кровожадные инстинкты».

Как ни смешно, но и собственная группа анархо-синдикалистов Новомирского в Одессе создала боевой отряд и провела ряд дерзких «экспроприации». Для пополнения казны группы боевой отряд ограбил поезд под Одессой, а в другом случае вместе с эсерами участвовал в ограблении банка, которое принесло анархистам чистые 25 000 рублей. (Деньги они потратили на приобретение дополнительной партии оружия и установку печатного пресса, на котором были напечатаны написанная Новомирским программа анархо-синдикалистов и один номер их журнала «Вольный рабочий».) Группа Новомирского имела лабораторию по изготовлению бомб. Руководил ею польский мятежник, псевдоним Кэк, потому что он любил танцевать с женой в лаборатории кэк-уок, держа бомбы в руках. Второй лидер анархистов Одессы, Лазарь Гершкович, хотя и считал себя учеником Кропоткина, лелеял такую же смесь анархизма и терроризма. Как инженер-механик, Гершкович создал свою лабораторию для производства бомб и в одесском движении был известен под именем Кибальчич – в честь молодого инженера из «Народной воли», который изготовил бомбы, убившие Александра II.

Новомирский попытался оправдать лицемерные уловки своих коллег по террору, утверждавших, что они действуют ради всего движения «в целом» – а это совсем другое дело по сравнению с пустым бомбометанием или «чисто уголовной концепцией экспроприации». Аргументы Новомирского против «безмотивного террора» эхом откликнулись в Западной Европе стараниями другого известного русского синдикалиста Максима Раевского (Л. Фишелев), который осудил «нечаевскую тактику» таких обществ заговорщиков, как «Черное знамя» и «Безначалие», и осмеял их веру в революционность воров, бродяг, люмпен-пролетариев и других представителей низов российского общества. Было самое время, как считал Раевский, признать, что успешную социальную революцию может совершить организованная армия бойцов, которую способно создать только рабочее движение [7] .

В «максималистской» атмосфере 1905 года, наверное, было неизбежно, что главную роль стало играть террористическое крыло анархистского движения. Терпеливые усилия анархо-синдикалистов и хлебовольцев по распространению пропаганды на заводах и в деревнях были перекрыты лихими подвигами их экстремистских соратников. Не проходило и дня без газетного сообщения о сенсационных грабежах, убийствах и диверсиях, которые были делом рук отчаянных налетчиков. Они грабили банки и магазины, захватывали печатные прессы, чтобы издавать свою литературу, убивали сторожей, офицеров полиции и правительственных чиновников. Отчаянная и раздраженная молодежь удовлетворяла свою тягу к острым чувствам и самоутверждению, бросая бомбы в общественные помещения, заводские конторы, в театры и рестораны.

Беззаконие достигло предела ближе к концу 1905 года, когда «безмотивники» взорвали свои бомбы в варшавском отеле «Бристоль» и в кафе Либмана в Одессе, а отряды «лесных братьев» превратили лесистые пространства от Вятки до балтийских губерний в некое подобие Шервудского леса. После подавления Московского восстания тут сразу же наступило успокоение, в ходе которого многие революционеры нашли себе убежища.

Но терроризм возобновился довольно быстро. В 1906– 1907 годах анархисты записали на свой счет более 4000 жизней, хотя и они потеряли почти такое же количество своих членов (большей частью эсеров). Тем не менее начался отлив, обращенный против них. П.А. Столыпин, новый царский премьер-министр, предпринял строгие меры для «умиротворения» нации. В августе 1906 года летний дом Столыпина был взорван эсерами-максималистами (ультрарадикальное отделение партии социалистов-революционеров, которое требовало немедленной социализации сельского хозяйства и промышленности). Были ранены его сын и дочь и погибли 32 человека. К концу года премьер-министр ввел почти по всей империи чрезвычайное положение. Жандармы выслеживали членов «Черного знамени» и «Безначалия» в их убежищах, захватывали тайники с оружием и боеприпасами, находили украденные типографские прессы и уничтожали лаборатории со взрывчаткой. Наказания были быстрыми и безжалостными. Были учреждены военно-полевые суды, которые не утруждались предварительным следствием, вердикт выносился в течение двух дней, приговор приводился в исполнение немедленно.