Эврич Пол
Шрифт:
К концу 1917 года российская промышленность стремительно теряла эффективность управления [25] .
Делегация британских тред-юнионов, посетившая Россию в 1924 году, с характерной для англичан сдержанностью отмечала, что в 1917 году рабочий контроль «оказал очень плохое воздействие на производство». Рабочие, говорилось в отчете, буквально за сутки превратились в «новый коллектив акционеров». К сходным выводам пришел и большевистский комментатор в 1918 году: рабочие, писал он, сочли инструменты и оборудование «своей собственностью». Случаи грабежей и воровства стали довольно обычным делом. В.Х. Чемберлен приводил анекдот о рабочем, у которого спросили, что он будет делать, если станет директором завода. «Украду сто рублей и унесу ноги», – ответил он. Отдельные завкомы посылали в провинцию «толкачей» для закупок горючего и сырья, за что порой приходилось платить сумасшедшие цены. Часто следовали отказы делиться своими обильными запасами с другими предприятиями, остро нуждавшимися в них. На местах комитеты свободно, ни с чем не считаясь, поднимали зарплаты и цены и, случалось, привлекали к сотрудничеству владельцев в обмен на особые «бонусы».
25
Джон Мейнард в своей книге «Россия в движении» (Нью-Йорк, 1951) писал, что спустя несколько месяцев после Октябрьской революции всего лишь около одной пятой всех предприятий работало под руководством старых владельцев и управляющих. Все остальные были примерно поровну национализированы или переданы под рабочий контроль, что на практике мало чем отличалось друг от друга.
Если делегация британских профсоюзов просто отметила, что рабочий контроль «оказал очень плохое воздействие» на производство, куда более живой и яркий отчет был представлен другим наблюдателем из Англии, репортером «Манчестер гардиан», который путешествовал по России в 1917–1918 годах.
«Не будет преувеличением сказать, что в течение ноября, декабря и большей части января промышленностью Северной России стала править анархия…
Не было никаких производственных планов. Для фабричных комитетов не было никаких авторитетов, которые могли бы определять направление развития. Они действовали исключительно по собственному усмотрению и пытались решать лишь те проблемы производства и распределения, которые казались наиболее существенными для данного места и ближайшего будущего. Порой для приобретения сырья продавались станки и инструменты. Заводы становились чем-то вроде анархистских коммун…»
В более откровенном признании известные российско-американские анархисты Эмма Голдман и Александр Беркман, посещавшие промышленные предприятия Петрограда в 1920 году (в декабре 1919 года их депортировали из Соединенных Штатов), отмечали, что табачная фабрика Лаферма находится в относительно приличном рабочем состоянии лишь потому, что «бывшие владелец и управляющий продолжают на ней работать».
Анархия на предприятиях была кошмаром не только для производственников, но и для многих интеллигентов и рабочих. Представители профсоюзов – и большевики и меньшевики – отстаивали государственный контроль над промышленностью. Профсоюзные ораторы осуждали фабричные комитеты за то, что они эгоистически заняты лишь проблемами своего предприятия, за их «фанатический патриотизм» по отношению к «своей хате». Они предупреждали, что «местная гордость» отдельных комитетов может вконец разрушить национальную экономику, в результате чего возникнет «то же самое раздробление, что и при капиталистической системе».
«Рабочий контроль, – писал рабочий лидер из большевиков в журнале металлистов, – это анархистская попытка создать социализм на одном предприятии. Но на самом деле он ведет к столкновению между самими рабочими, когда они отказывают друг другу в горючем, в металле и т. д.» Сходным образом союз печатников, в котором доминировали меньшевики, осудил «анархо-синдикалистские иллюзии» неквалифицированных и неопытных рабочих других производств, которые не видят дальше ворот своего предприятия. Анархо-синдикалисты из «Голоса труда» часто выслушивали обвинения в пропаганде ограниченности и «менталитете кустарничества», потому что они упорно отрицали центральную власть, и экономическую и политическую.
Если профсоюзы атаковали рабочий контроль справа, считая его иллюзией синдикалистов, то анархо-коммунисты осуждали его слева, как компромисс с капиталистической системой, и продолжали шумно требовать полной экспроприации заводов, шахт, портов, железных дорог в пользу рабочих на местах. Пока остаются рамки капитализма, писал Аполлон Карелин в «Буревестнике» (газете Петроградской федерации анархистов), рабочий будет оставаться рабочим, а хозяин –< хозяином, и, какие бы роли они ни играли в производстве продукции или распределении рабочего времени, это не изменит фундаментальных основ их отношений «хозяин и раб».
Тут требуются более решительные меры, заявлял «Буревестник». Необходимо полностью разрушить весь буржуазный мир и торжественно ввести совершенно новые формы труда, «корни которых кроются в свободе, а не в рабстве». Рабочие массы поддержат взметнувшееся черное знамя анархизма и выйдут на баррикады против нового правительства «каннибалов и людоедов». «Разоблачим ложь Учредительного собрания, эту чушь о «контроле над производством», все беды и опасности государственной централизации, – восклицал «Буревестник», – и призовем всех угнетенных к социальной революции». Ропот недовольства опять отчетливо был слышен в Екатеринославе, который в первые годы столетия был центром анархистского насилия. В декабре анархо-коммунисты распространили среди заводских рабочих города зажигательный манифест:
«Вы поднимали восстание не для того, чтобы кто-то сохранил свое благосостояние, не для того, чтобы производство контролировали не вы, а ваши враги – капиталисты. Или вы их сторожевые псы?
Все производство – рабочим!
Долой контроль социалистов!
Долой Учредительное собрание!
Долой все власти!
Долой частную собственность!
Да здравствует Анархистская коммуна и с ней Мир, Свобода, Равенство и Братство!»
Конечно, большевики не собирались одобрять случайные захваты предприятий. Не собирались они и неопределенное время терпеть рабочий контроль – даже в ограниченных рамках ведения бухгалтерии и инспекции ее. Ленин легализовал рабочий контроль, чтобы обеспечить надежную поддержку рабочего класса в условиях нестабильного режима, но вряд ли он собирался разрешить рабочим уничтожать экономику России и мешать процессу создания его нового правительства. Решительно настроенный предотвратить новую «анархию производства», он предпринял ряд мер, целью которых было поставить рабочие комитеты под контроль государства и передать вопросы регулирования промышленности в руки центральной власти.